Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
С одинаковым любопытством толпа рассматривала и княжеские хоругви, этих "русинов", как их называли. Они уже не были так утомлены и оборваны, как после константиновской битвы, — в Замостье князь одел своих солдат в новое платье, — но все-таки вызывали интерес жителей окрестностей столицы, как люди, явившиеся с того света. Целые легенды ходили о безграничных степях и дремучих лесах, где родится такое рыцарство, с гордым взглядом и диким обликом, заимствованным от варваров.
Но после князя больше всех обращал на себя внимание пан Заглоба, который вскоре заметил это и начал бросать кругом такие презрительные взгляды, что в толпе шептали: "Должно быть, это самый первый рыцарь среди них!".
Иногда
Около Варшавы дорога оказалась настолько забитой, что продвигаться вперед можно было только шагом. Выборы обещали быть более многолюдными, чем обычно. В Варшаву стекалась шляхта из самых отдаленных русских и литовских провинций, но главным образом для собственной безопасности. И хотя до выборов было еще время, и заседания сейма еще только начинались, шляхта спешила в столицу за месяц, за два, чтобы заранее снять квартиру получше, возобновить старые знакомства, повеселиться в панских дворцах и отдохнуть от однообразия сельской жизни.
Князь с грустью посматривал через окно кареты на толпы рыцарства, солдат и шляхты и думал, какое войско можно было бы создать из этих людей. Почему же эта республика, такая сильная, многолюдная и богатая храбрыми рыцарями, в то же время настолько бессильна, что не может сладить с каким-то Хмельницким и ордой диких татар? Почему? Против сотен тысяч Хмельницкого можно выставить тоже сотни тысяч, если б только эта шляхта, эти солдаты, это богатство и роскошь, эти полки и хоругви хотели бы так же ревностно служить общему делу, как и собственным интересам. "Доблесть умирает в республике, — думал князь, — и великое тело начинает разлагаться; мужество гибнет, и пиры да веселье шляхта предпочитает военным трудам и военной славе!" Князь был отчасти прав, но о недостатках республики рассуждал, как солдат: ему хотелось бы всех превратить в солдат и двинуть на неприятеля. Доблесть еще не умерла; она и обнаружилась, когда над республикой собрались еще более грозные тучи. Республике недоставало чего-то еще… Чего — князь-воин не знал, но это было хорошо известно его недругу, более проницательному политику, коронному канцлеру.
Но вот в туманной дали показались стрельчатые башни Варшавы, и князь вернулся к действительности. Он отдал приказ начальнику эскорта; Володыевский оставил свое место около коляски панны Анны и помчался наводить порядок в отряде. Но едва он проехал несколько шагов, как вдруг услыхал, что кто-то его преследует. Он оглянулся, за ним стоял пан Харламп, ротмистр легкой хоругви пана воеводы виленского, обожатель Анны.
Володыевский остановил коня. Он сразу понял, что тут дело без стычки не обойдется, а пан Михал в душе очень любил всякие приключения. Пан Харламп поравнялся с ним и сначала ничего не говорил, только сопел и сердито поводил усами, очевидно, не зная, с чего начать, но, наконец, промолвил:
— Челом бью, пан драгун!
— Бью челом, пан конвойный!
— Как вы смеете называть меня конвойным? — рассвирепел пан Харламп. — Меня, ротмистра?
Пан Володыевский начал подбрасывать свой чекан, обращая все внимание, казалось, лишь на то, чтобы каждый раз поймать его за рукоятку.
— По вашим цветам я не мог разобрать вашего звания, — небрежно проговорил он.
Пан Харламп рассвирепел еще более. Хладнокровие Володыевского окончательно выводило его из себя.
— Как вы смеете становиться на моей дороге?
— Вы, как я вижу, ищете повода к ссоре? — все так же спокойно спросил
— Может быть, и ищу и скажу вам (тут пан Харламп наклонился к уху Володыевского и закончил шепотом), что обрежу вам уши, если увижу вас когда-нибудь около панны Анны.
Пан Володыевский вновь занялся своим чеканом и притом с таким увлечением, как будто занимался самым серьезным делом.
— Эх, пан ротмистр, позвольте мне еще пожить, не обращайте на меня внимания! — почти просительным тоном сказал он.
— О нет! Вы не отвертитесь от меня! — воскликнул пан Харламп и схватил за рукав маленького рыцаря.
— Я и не отвертываюсь, — все так же спокойно продолжал Володыевский, — но теперь я на службе и еду по приказу князя, моего начальника. Пустите мой рукав, пустите, пан ротмистр, иначе мне, бедному, ничего не останется делать, как заехать обухом прямо вам в лоб.
Тут в кротком голосе Володыевского зазвучали такие угрожающие нотки, что пан Харламп с невольным удивлением посмотрел на маленького рыцаря и выпустил его рукав.
— О! Все равно! — сказал он. — Вы ответите мне в Варшаве. Уж я доберусь до вас!
— Я не буду скрываться, только как же нам драться в Варшаве? Уж вы будьте любезны, поучите меня! Я там еще ни разу в жизни не бывал, я простой солдат, но слышал о маршальских судах, которые за поединок в резиденции короля наказывают смертью.
— Это и видно, что вы не бывали в Варшаве и что вы, действительно, человек недалекий, коль скоро боитесь маршальских судов и не знаете, что во время безкоролевья судит другой суд, с которым иметь дело все-таки легче. Да и, наконец, за ваши уши меня не приговорят к смерти, в этом отношении можете быть покойны.
— Благодарю за науку и теперь всегда буду обращаться к вам за советами. Вы, я вижу, человек опытный и умный, а я едва прошел первый класс в школе и с грехом пополам сумею согласовать adjectivum cum substantivo [76] , хотя, если б, сохрани Боже, захотел назвать вас дураком, то сказал бы: stultus [77] , а не stulta или stultum [78] . Пан Харламп сначала ошалел, потом сразу выхватил свою саблю, но и маленький рыцарь с поразительной быстротою сделал то же самое. С минуту они смотрели друг на друга, но пан Харламп все же сообразил, что ему придется иметь дело с самим князем, если он нападет на офицера, едущего с княжеским приказом, и первый спрятал саблю в ножны.
76
Прилагательное с существительным (лат.).
77
Глупый (лат.).
78
Глупая, глупое (лат.).
— Я уж найду тебя, сучий сын! — сказал он.
— Найдешь-найдешь, литва-ботва! — ответил Володыевский. И они разъехались в разные стороны. Пан Михал быстро
установил в надлежащем порядке пехоту и конницу и поехал впереди. Вскоре к нему присоединился пан Заглоба.
— Чего затребовало от вас это чудище морское? — спросил он.
— Пан Харламп? Ничего, на дуэль меня вызвал.
— Вот тебе на! Да он вас насквозь проткнет своим носом. Смотрите, пан Михал, когда будете драться, не отсеките самый большой нос во всей республике. Счастливец виленский воевода! Другие должны высылать разъезды во вражеские тылы, а ему ротмистр издалека пронюхает врага. Да за что же он вас вызвал?