Огнем, мечом, крестом

Романов Герман Иванович

Да и недоверие, если оно и будет, то обусловлено — тут Лембит вполне понимал их. Ведь стоит такой весь в зеленом «господин», меча нет, доспехов тоже, уверенный такой и на голову выше. Вот только вряд ли эсты о его «подвигах» молчали, о таких «фокусах» рассказывают сразу, и никто из очевидцев не удержится, чтобы для «красочности» изложения деталей от себя не добавить. Христиане бы его сразу на костер поволокли как колдуна и чародея, но тут язычники, им чудеса на веру принимать приходится. И чем они выразительней, тем сильнее тот, кто ими обладает.

Старший из ливов, но не по возрасту, по уверенности, сделал шаг вперед, низко поклонился, и сразу же «взял быка за рога»:

— Княже, люди говорят, что

сами видели, как ты огненный шар в крестоносца метнул с силой неимоверной?

Говор определенно эстонский, но иной, понять можно, как финна или карела, но трудно. Похожим наречием говорят на Сааремаа, именно так глотая слова, будто на лодке в шторм пытаются друг до друга докричаться. Так что если он лива понял, то и его поймут, только говорить нужно спокойно и раздельно, отделяя слова. И чуточку свысока, чтобы уверенность почувствовал, ведь все предельно серьезно, какие могут быть шутки.

— Ночью увидите, как я его в небо метну, и станет светло, но и не как днем — просто на пару десятков биения сердца тьму хорошо осветит, — спокойно ответил Лембит на заданный ему почтительный вопрос. И нашарив зажигалку, которая оказалась в рюкзаке и «перекочевала» в карман комбинезона, щелкнул в кулаке, из которого появилось небольшой пламя. Поднес к нему жгут сена, зажег его и протянул ливу. Тот не отшатнулся, провел ладонью над разгоравшимся пламенем и терпеливо дождался, пока высохшая трава почти полностью сгорит, отбросив остатки на снег.

— Ты, княже, чародей, вижу не врут про тебя Лайне-Лембиту, — медленно произнес лив, и неожиданно поклонился еще раз, но ниже, прижав ладонь к груди. И точно также поклонились шестеро других ливов — вот тут Шипов и озадачился, не понимая, что происходит. Однако по некой ощутимой торжественности момента, по тому, как во дворе притихли вооруженные эсты, толпа которых значительно увеличилась, понял, что сейчас ему будет сделано предложение из разряда тех, от которых не нужно отказываться…

Примерно так выглядели воины прибалтийских племен, совсем не та сила, что могла противостоять крестоносцам…

Глава 10

— Князь наш Дабрел десять лет тому назад восстал против крестоносцев, но тем подошли на помощь латгальцы. И те, кого не убили, а мы все отреклись от крещения, бежали к эстам. Здесь все, что остались от моей сотни, княже — я сотник Калья, привел людей сюда, иначе бы всех там истребили. Старейшины дали нам полосу берега вдоль «теплого» озера — бабы и дети в городище со стариками, те ловят рыбу в озере. А мы решили снова сражаться, уже за твоих эстов, княже. Нельзя бросать меч, потому что тебя победили, то не участь воина, а решившего стать рабом!

Последние слова лив произнес с нескрываемой горечью, вполне понятной — из сотни воинов осталось шестеро, такова плата за попытку противостоять завоевателям в белых плащах. Бежали в чужие края, в поисках лучшей доли, спасаясь, но и тут их настигла война. От судьбы не уйдешь и выбор только один из двух — или умереть в бою, либо покориться и признать себя данником с «куцыми правами», а может и бесправным рабом.

Лембит молчал, пристально смотря на беглого лива. Деваться тому было некуда, и пришел он сюда не из большого благородства — не поможешь сейчас эстам здесь, жизни тебе и твоим родичам не будет в здешних краях. В отличие от других эстонских земель, Унгавию пока крестоносцы не разоряли, опасаясь прямого столкновения с Псковом. Но сейчас «миролюбие» можно отбросить за ненадобностью — земли эстов восстали, и это выступление как знал Лембит, захлебнется в собственной крови, несмотря на первоначальный успех. Все дело в том, что бесконечная вереница войн и войнушек, жизнь в ожидании постоянных набегов с юга в течение чуть ли не четверти века, подорвала силу эстов, слишком много мужчин и парней погибло. А теперь остался один шанс — правильно выбрать

одно из двух зол. Или покориться рыцарям, но после начала восстания это невозможно, месть тех будет страшной, либо признать над собой власть русских князей. Эсты выбрали последнее — все же восточные соседи не были столь кровожадны, удовольствовались ежегодной данью, но не забирали землю, не строили на ней свои замки, не заставляли принимать свою веру с крестом. Вот только Шипов прекрасно знал, что новгородцы и псковичи в одиночку не смогут дать «ордену меченосцев» укорот, у них просто не хватит на это сил. К тому же их боярство из разряда таких «союзников», с которыми и врагов не нужно, они их с лихвою заменят. А княжеская власть в этих торговых городах слаба, князей приглашают на «стол», а при недовольстве так же просто и изгоняют. Вся надежда на великокняжеские дружины, которые в этом году придут, но в следующем уже нет, и причина заключается всего в одном слове, коротком и кровавом, в котором заключено будущее разорение всех русских земель.

И оно короткое, всего из пяти букв — Калка!

Уже сейчас, далеко на юго-востоке, собираются русские дружины, самые влиятельные князья желают поддержать половцев в их борьбе с новыми завоевателями. Вот только вместо недолгого похода и легкой победы над татаро-монгольскими туменами Субудая и Джебе будет страшное поражение — лишь немногие русичи вырвутся из побоища живыми, обратно вернутся жалкие остатки прежде большого войска. И до Юрьева никому не станет дела, как раньше до Кукейноса — на Руси появится множество пустующих княжеских столов, и потомки Рюрика займутся увлекательным для них делом — воевать между собой, пытаясь урвать себе земли «отич и дедич». И какое дело до «меченосцев» — орден, как тот сытый удав, будет несколько лет спокойным, «переваривая» захваченные земли эстов. А там последует новый «дранг нах остен», уже на Псков, Новгород и Литву, вот только результаты окажутся далеко не радужные — противник не «по зубам», сил сломить таких «соседей» просто не хватит, хотя пробовать будут несколько раз…

— Прими нас под свою руку, князь. Ты изгой, как и мы все — но ты новый Лембиту, и не повторишь его ошибок. Служить будем честно, не сомневайся — смерть Дабрела освободила нас от клятвы, так что вправе сделать новый выбор. Вот тебе мой меч!

Лив преклонил колено, вынул меч из ножен и протянул его Лембиту — тот принял его и задумался. Здесь был какой-то расчет, в благородство совершенно не верилось. Но какой — вот в чем вопрос, а принимать решение нужно быстро. Сотник явно не договаривал, темнил, ведь не мог не понимать, что реальной силы за новоявленным Лембиту нет, тем не менее, сделал ставку именно на него. Хотя, тут в голове появилась вполне здравая мысль, но Шипов ее отогнал — истинность могла определиться только со временем. И приняв решение, Лембит произнес:

— Я забираю твой меч, мой сотник, а взамен отдам свой. И доспех тоже дам — он тебе пригодится.

Шипов посмотрел на Тармо — эст все прекрасно понимал, даже в улыбке расплылся, как бы молчаливо сигнализируя, что полностью одобряет решение своего сюзерена. И ушел в дом, где хранилось все трофейное оружие, и в не таком уже малом запасе — все же ободрали оруженосца и двух кнехтов, не считая нескольких латгальцев. Через минуту Тармо снова появился, принеся кольчугу, а также длинный меч в ножнах, с серебряными вставками на них. Самому Лембиту они были ни к чему — кольчужка коротковата, а с мечом он вообще не знал, что и делать, так как фехтованием никогда не занимался в жизни. Зато протягивая ливу «отдарок», Шипов внезапно понял, что поступил правильно, неожиданно для себя соблюдя какой-то ритуал.

— Ты не пожалеешь, княже, что назначил меня своим воеводой. Твой меч не будет посрамлен!

Лив говорил проникновенно, был явно взволнован подношением, княжеским даром, что оказался своего рода и назначением, и авансом за будущую службу. Ливы и эсты, собравшиеся кругом, восторженно заорали, взывая к каким-то богам. Но в этих воплях прослеживалась красной нитью прямая и незамысловатая как лом идея — перебить всех крестоносцев и талабов, отобрать все оружие, и совершить набег отмщения.