Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
Желание вполне понятное, но не с таким воинством, которое является самыми настоящими партизанами, воевать с крестоносцами. Нет, в отваге и крепости эстов никто не сомневался, недаром они дольше всех сопротивлялись завоевателям, а это удивления достойно, потому что на вооружение без слез смотреть невозможно. Доспехов с железными пластинками ни у кого нет, про кольчуги и говорить не приходится, как и про шлемы — стеганые и кожаные куртки, безрукавки и шапки вот вся защита, которая пробивается стрелами и болтами, а удар копья пробивает ее вообще с легкостью. У многих, правда, щиты, сколоченные из трех досок, но небольшие, потому что по весу тяжеловаты. К ним бы длинные копья, да умение действовать строем, но о том люди просто не знали. Из ручного оружия обычные топоры и дубины, на последних виднелись вбитые железные шипы. Мечей практически нет — то оружие профессионалов, а не собранных в малевы, то есть дружины крестьян. Длинные ножи у каждого на поясе, у немногих вполне увесистые тесаки, но против
И сейчас Лембит начал осознавать, что с таким воинством он не сможет нанести серьезные потери крестоносцам, единственный шанс в ночной атаке в надежде на вылазку русской конной дружины — удара с двух сторон крестоносцы могут не выдержать. По крайней мере, если удастся вызвать панику у талабов, и те побегут, бросив своих «покровителей», то завоеватели просто уйдут обратно — и то хлеб.
Крестовые походы обрушились на прибалтийские земли, когда там, как написано в учебниках, которые Шипову довелось читать, происходил переход от родоплеменного общества к раннему феодализму. А потому противостоять натиску западноевропейского рыцарства народы не смогли, хотя сопротивлялись долго и упорно. К тому же была одна серьезная проблема — своего железа у них не имелось, его закупали у соседей в Пскове и Новгороде — вот только цены сумасшедшие торговцы задирали, не каждый крестьянин мог себе позволить топор прикупить…
— Княже, если в поле выйдем из леса, то арбалетчики нас просто перестреляют, — ливский сотник посмотрел отрешенно, — а там на коней рыцари сядут, и тех, кто сбежать не успеет, стопчут и порубят. Я дрался с ними много раз — мы не в силах открыто сразиться, у нас мало людей…
— Я тоже видел, воевода, как рыцари сражаются, и много раз, — Лембит усмехнулся, не говорить же, что это было по фильмам, да по компьютерным играм, в которые иной раз «погружался». — И побеждать их вполне можно, но не сейчас — у нас с тобой мужики, не ратные. Но мы не одни будем, под утро, когда больше всего спать хочется, русские дружинники на вылазку пойдут, конным боем в копья ударят. Вот тогда я огненный шар в небо пущу, а если сил хватит, то второй. Из городища также эсты выйдут — их там десятка четыре, набросятся на арбалетчиков. Там сарай с сеном стоит — он как раз и полыхнет, видно станет, где мы и где талабы. Вот по ним и ударить нужно, от леска, что у озера, там их стан, и от дороги, но то нападение отвлекающим будет, как я мыслю. Две малевы по три десятка в каждой, на треть лучники, по десятку. Истреблять только талабов, бить их.
Лембит посмотрел на Калью, тот задумался, однако заметно повеселел, когда понял, что ночью драться с рыцарями не нужно, их возьмут на себя русские. Да оно и понятно — латгальцы совсем не тот противник, чтобы эсты их боялись, тут как раз наоборот. К тому же все эсты знают про огненный шар, и не испугаются, зрелище им сил добавит. А противнику про то неведомо, и определенное смятение зрелище в их рядах вызовет.
— Арбалетчики опомнятся, но дабы у нас больших потерь не было, то мужикам в лес отойти, если в стан не ворвутся. А дороги санями и боронами перегородить, чтобы крестоносцам пути назад не было. Их тут всех перебить нужно, чтобы весть об этой победе до всех уголков земель эстов и ливов дошла. Этой ночью мы сражаться будем, и победим обязательно — я это знаю также хорошо, как кому жить и умереть придется. Но зачем о том людям заранее знать — они от этого плохо сражаться станут. Вот только ливам твоим, воинам опытным, другая задача будет, наиважнейшая…
— Какая, мой господин? Все исполним!
Шипов посмотрел на обрадованного воеводу — тому было теперь не страшно умереть, если победа этой ночью будет одержана. И вот эта его уверенность должны все мужики ощутить, чтобы прежнего страха перед крестоносцами ополченцы уже не испытывали…
Язычникам не до благородства — главное, подрубить ноги рыцарскому коню…
Глава 11
— Если будет измена, чему я не верю, то поляжем с честью. Однако если «князь» Лайне-Лембиту со своей дружиной от леса по орденским «братьям» ударит, то победу над ворогом добудем, сдавим его двумя руками и «удушим». Да и «греческий огонь», пусть и малый, в смятение крестоносцев приведет, а наших воев приободрит. Сдавить их надобно, и удавить!
Воевода Всеслав Твердятович оскалился, встряхнул бородой и показал, как двумя своими
В центре, под рыцарским стягом, как раз напротив выходящей из леса дороги, был стан самих «братьев», в походах они обычно держались обособлено от союзников, как бы подчеркивая свое право всеми командовать. Рыцари с оруженосцами, и кнехты — арбалетчики, копейщики и мечники. Вот эти сражаться будут до последнего, как голодные псы дерутся за кость, и пощады не станут просить, как и давать ее никому не будут, даже псковичам, что кресты на шеях носят. Потому что русичи в их глазах схизматики и еретики, что хуже язычников и басурман, и в том куда дальше будет направлен крестовый поход, никто не сомневался. К «воинам Христовым» постоянно прибывали в Ригу пилигримы, желающие надеть белые плащи, или послужить епископу со своими родовыми гербами, намалеванными на щитах. И кнехтов хватало в рядах, ведь любой из крещеных язычников почитал за великую честь примкнуть к ордену, что его сразу возвышало в глазах бывших соплеменников. Строгий устав делал из всего этого разно-племенного воинства страшного врага — воевода за последние десять лет уже четыре раза сходился в ратях с «меченосцами», и вот уже пятая встреча…
— Ничего, подождем. Седлать коней начнем, как луна вон за тот дом зайдет, где талабы постоем стоят. Там и сено, и оно должно загореться, как только мы на вылазку пойдем, и сечу устроим. Тогда в суматохе кто-то головню из костра и кинет, это будет легко проделать. Лишь бы рыцари не увидели наших приготовлений, а то заподозрят, и встретят конно, людно и оружно. Тогда врасплох не застигнем, и потери понесем изрядные.
Даже перед первым своим в жизни боем Всеслав Твердятович не волновался как сейчас этой ночью. Вражеский лагерь угомонился, только горели костры, ходили караульные, да на снегу в сполохах пламени виднелись палатки и поставленный для командора шатер. И вряд ли крестоносцам там холодно — слуги постоянно нагружали алыми углями жаровни и таскали их вовнутрь, чтобы господа под легким полотнищем не мерзли. Так что атаковать нужно сейчас, пока все спят, промедление грозит чреватостями. И псковичи с эстами готовы, хотя все стараются соблюдать тишину, даже собак закрыли в домах, чтобы лишний лай не подняли. Коней заседлали тихо, свели к воротам от которых оттащили бревна и вытащили тяжелые засовы. Теперь только толкнуть воротины и конница вырвется в поле. Всего два десятка дружинников — четырнадцать русских и полудюжина эстов, да сам воевода со старым холопом Тишкой, все в бронях, с мечами, в полном снаряжении, но без плащей — не нужны они в схватке, только мешать будут. Кольчуги лучшими псковскими и новгородскими мастерами сплетены, каждая из них много гривен стоит. Шеломы кованые, у самого воеводы стальная личина, у всех стрелки опущены, чтобы от поперечного удара мечом лицо оберечь. Щиты легкие, овальные — тяжелые миндалевидные годны для пешей схватки, в конной сшибке, если нужно будет, их за спину не закинешь. Да из клееного, с костяными накладками, боевого лука стрелять будет неудобно, мешкотно — когда движения быстрые особенно нужны. А так к сшибке все готовы, только копья наклонены, чтобы кто-то из глазастых караульных прапорцы не заметил и тревогу раньше времени не начал.
У воротных створок застыли шесть дюжих эстов — им доверено их распахнуть, и первыми выскочить из городища. И бежать за всадниками что есть мочи, дабы не отстать и вместе с ними в бой вступить. Остальные ополченцы, числом в три дюжины, следом за дружиной поспешать должны, в бою каждое копье и топор на счету будет. За тыном из заостренных кольев никого не останется, кроме мальчишек, стариков, непужливых баб и девок — со стен шуметь будут, там видимость создавая, что ратные людишки еще внутри тына остались. Всякое в битвах бывает, и даже такую незатейливую хитрость враг может всерьез воспринять.
— Все, ждать больше не стоит. Други, настало наше время. На коней садимся, пора в поле выходить.
Воевода легко запрыгнул в седло, показывая пример, одновременно с ним, позвякивая кольчугами, усаживались дружинники, а эсты уже толкали воротные створки на всю ширь, и выбегали наружу — перед отрядом теперь простиралось поле, где непонятно что ждет — победа или смерть с горшим поражением. Но воевода уже о том не думал, дал шенкеля застоявшемуся мерину и первым на рыси поскакал за ворота. За ним тронулись дружинники, и каждый с опущенным копьем, жало которого было отведено пока в сторону, последовал на битву. С десяток биений сердца во вражеском лагере было тихо, потом начался переполох. Всеслав Твердятович, памятуя наставление и уговор «князя» крикнул во всю мощь своей глотки: