Огнем, мечом, крестом

Романов Герман Иванович

От страшного напора центральный щит свалился — Калья успел спрыгнуть, отчаянно ругаясь. И ловко увернулся, гибкий как кошка, от смертельного удара копьем. За первым вскочившим на щит кнехтом последовали другие, и вот тут лучники стали стрелять буквально на пределе человеческих возможностей — стрелы, будто очередью из пулемета прошлись по противнику. Лембиту успел отправить в смертельный полет только один болт — и тот попал в голову кнехта, в его железную «шапку». А дальше непонятно что было, но противник неожиданно исчез, словно «растворился», и поток новых желающих прекратился, иссяк как родник в пустыне.

Да нет, какой там родник — самый настоящий поток дерьма, поднятый насосами из глубин канализации!

— Псков! Псков! Лайне-Лембиту!!!

Три оставшихся русских дружинника

не бросили их на произвол судьбы, они врубились в толпу неприятеля, и кнехтам сразу стало не до штурма. И эта троица дала ту самую спасительную минуточку на передышку — ливы и эсты уже еле стояли на ногах, но подняли щит, снова отгородившись «стеною». И последние связки сулиц пошли в ход — эти своего рода дротики втыкали во врага очень ловко, бросая на два десятка шагов. Лембиту наполнил колчан болтами — последним десятком из тех, что собрали или успели сделать в городище, пусть и с «дерьмовыми» наконечниками. И осмотрелся — его гарнизон уменьшился на треть — четверо эстов и лучник-лив выбыли из сражения, но двое не насмерть, потому что громко стонали.

Громко сказал, стараясь приободрить своих воинов:

— Я видел, как псковские дружинники секут талабов. Нам нужно продержаться совсем немного, и воевода придет на помощь. Русские вернутся всей силой, так же к эти трое сражаются рядом с нами!

Но за «оградою» схватка закончилась — двое оставшихся псковичей вырвались из толпы кнехтов и бросились наутек, лошади хрипели, видимо раненные. Но не убегали русичи — через пару сотен метров остановились, и взялись за луки, оказывая, выражаясь современным языком, «огневую поддержку». И опять вовремя — кнехты, под предводительством спешенного рыцаря, снова пошли на штурм, и настолько решительно, что Лембиту копчиком «понял», что если сейчас они не удержат стены, то начнется резня. И действительно — теперь выбили сразу два щита, сулицы закончились, эсты отбивались копьями, ливы рубились секирами. Лучники отбросили луки — колчаны окончательно опустели, схватились за мечи. На санях началось настоящее побоище — один «пролом» защищал Тармо, другой оборонял Калья, рубясь длинным мечом. Лембит лихорадочно шарил пальцами по поясной сумке — но болты закончились.

— А вот и хрен в томате! Как всегда не вовремя пипец подкрался! Вернее взобрался, скотина рогатая!

В голосе Лембиту прозвучало явственное отчаяние — на поверженный щит в проломе взобрался рыцарь, с мечом и щитом. Шлем крестоносца был закрытый, с двумя загнутыми «рогами» — припожаловал сам командор, но нет что явился памятником, а гораздо хуже. Сама смерть пришла, раскроившая ливу-лучнику голову. Тармо пытался ткнуть рогатиной, в результате остался лежать на снегу, отброшенный мощным ударом, с куцым остатком ратовища в руках. Вот это и взбесило — Шипов почувствовал, как гнев охватил его. Лихорадочно зарядил последним патроном ракетницу, громко матерясь во все горло, совершенно позабыв про данные зароки не сквернословить, и выскочил вперед, уставив ракетницу на рыцаря, совершенно не обратившего на нее внимания. Зато поднявшего высоко над головой длинный меч, чтобы одним ударом «располовинить» уже самого Лембиту.

— Ах, ты собака сутулая, сейчас у тебя искры из глаз полетят!

Шипов стрелял в упор, в голову, но то, что произошло, сильно поразило — он попал прямо в глазную прорезь шлема. Рыцаря буквально снесло со щита, алая «сигналка» вспыхнула, рикошетив, и поднявшись в воздух, осветив все вокруг на секунду, и по немыслимой траектории попала в кнехта. Тот возопил, хватаясь за лицо, в странном ярко-кровавом мерцании. А то, что произошло дальше, вряд ли кто ожидал:

— Майн готт!!! Колдун!!!

Вопль, идущий из глубины души, словно парализовал кнехтов, а вид рухнувшего командора, павшего от огненного шара, лишил воли к борьбе. И крестоносное воинство дрогнуло, особенно когда из темноты донесся слитный топот копыт и громогласные победные крики:

— Псков! Псков! Лайне-Лембиту!

То вернулся воевода со своей поредевшей в бою дружиной, и вряд ли бы крестоносцы, будь они под командой командора, побежали. Но того сразило непонятное колдовство, все видели поднятую руку вышедшего с ним на схватку высокого ростом предводителя

эстов. Сражаться с таким противником, что убивает столь страшным способом, метая свои чудовищные огненные «шары», было выше человеческих сил. Но когда в душах поселяется ужас, то тут не до продолжения битвы, каждый начинает думать о спасении собственной плоти, забывая о бессмертии души. К тому же донесся яростный крик эстов, что наконец-то победили сражавшихся с ними у озера талабов, ликующий вопль, полный грозного торжества.

— Лайне-Лембиту! Лайне-Лембиту!!!

Сражаться дальше не было сил, лишенные воли кнехты, оставшись без предводителей, поддались панике, остановить которую оруженосцы и «сержанты» не смогли. Все бросились к лесу, одержимые животным страхом…

Таковы были рыцари «братства воинов Христовых», пока не произошло горькая для них битва на реке Омовже, и эмблемы сменились…

Глава 14

— Воевода, умные люди не зря говорят, что лучше никогда не задавать неудобных вопросов, чтобы не получить уклончивых ответов. У твоего князя Владимира Мстиславовича есть свои секреты, у меня имеются собственные тайны — зачем иным людям о них знать? Мы ведь пока даже не союзники, но раз общие враги у нас имеются, то может иная ситуация сложится…

Ответив вопросом на вопрос, Лембит усмехнулся, поглядывая на насупившегося Всеслава Твердятовича. Тому «крыть» в ответ было нечем — не просто выволочку получил, на «место» поставили. Наглядно указали, что не стоит в его невысоком положении воеводы совать «свой нос» в княжеские дела. Но не обиделся, тоже усмехнулся, в который раз внимательно оглядывая Шипова. Подозрение в колдовстве отпали сразу, как только увидел, что шипов перекрестился, а затем как бы невзначай показал крестик на шее — тут и дураку станет понятно, что не посланец сатаны перед тобой сидит. А потому сейчас у воеводы в голове ворох вопросов, на которые этот умный и храбрый мужик не имеет ответов. Но «направление» для хода мыслей он получил точное — то княжеские дела, и решать их не на его уровне.

— Раз эсты половину добычи поперед посулили, то и мы с тобою так тоже поступим, как только наши люди все соберут. Тебе самое ценное отдам, в Псков отвезешь, как свою собственную добычу. И как мой дар своему князю — за его храбрых ратников, что пали в ночной битве. Поверь — эта победа дорогого стоит, воевода, а посему и награда должна быть достойной.

Лембит прошелся по шатру фогта, который по праву считался его собственным трофеем, как и все вооружение, конь и имущество убитого им в схватке предводителя крестоносцев. И не важно, что не на мечах бились, а «огненным шаром» того завалил — все видели, что сражались один на один, а в таких поединках победитель получает полное право «наследования» на все, что имелось у побежденного. И потому у воеводы не было на этот счет никаких возражений — какая может быть «половина» в личной княжеской добыче. Да и иронии в голосе Всеслава Твердятовича уже не слышалось, когда именовал его князем — этот титул у русичей носили только потомки легендарного Рюрика, у прибалтийских язычников так с усмешкой называли «военных предводителей», командовавших племенным ополчением. А тут само слово «князь» уже произносилось так же обыденно, словно «новоявленная реинкарнация» Лембиту таковым и была по своему «природному» положению. И то весьма многозначительный симптом.

— Владимиру Мстиславовичу мое послание отвезешь — собственноручно написанное, пусть иначе составленное, чем вашими монахами то принято. Могу и на тевтонском отписать, вот только трудно перевести будет. Или на местном диалекте — но тут толмача совсем не найдете.

— Так нет же у здешних племен письменности?! Даже по-нашему слишком немногие пишут, и по-латински тоже…

— Будет у них своя письменность, и скоро будет, я сам все составлю, — тихо произнес Шипов, и видимо настолько серьезно, что русский воевода поверил сразу и безоговорочно, по глазам было видно.