Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
Поставили лавку торчком, и Лембит показал на ней как рубил супостата. Вот тут родич вызверился, сказал, что так нападать нельзя, чудом уцелел в той стычке, повезло как новичку — такое, мол, бывает, но чаще все с точностью наоборот выходит. Покрутил в руках топорик, и начал с ним такое вытворять, что Лембиту в ступор впал. Лавку всю искромсал в щепу, изрубил безжалостно. Толстенное блюдо с поросенком князь ухитрился пополам разрубить, настолько проникся трагической ситуаций в лесу. Объяснил, на примере, так сказать, что нельзя князю так жизнью рисковать, нужно научиться все превратности жизни с оружием в руках встречать. А ведь выпили совсем немного, всего по чарке, трезвые, а ведь Владимир Мстиславович не на шутку обеспокоился за него, искренне переживал — а ведь он на середине пятого десятка прожитых лет, по здешним меркам пожилой возраст. Однако живости характера не утратил, и когда
Пришлось рассказывать все подробно, князь интересовался даже мелкими деталями. И пошел долгий разговор, в ходе которого белый холст скатерти, накрывавшей стол, был разрисован фломастеров, и покрыт рисунками оружия и тактическими схемами — историей Лембиту интересовался и про войны средневековья много читал. Слово за слово — «стороны» отчаянно спорили, князь стоял на стороне тяжеловооруженной конницы, которая способно разодрать в клочья любое пешее войско, Лембиту был яростным сторонником иной концепции, проверенной самой историей. Ведь правильно организованная, обученная и вооруженная на должном уровне пехота разобьет любое войско, пока не столкнется с точно такой же инфантерией, только численно превосходящей своего противника. А появление огнестрельного оружия окончательно поставит точку в этом вековом споре, пусть не сразу. Но сама конница в армии тоже нужна, причем и тяжелая, в доспехах, и легкая — нужно как наносить удары по расстроенному противнику, так и организовать его преследование. Да ту же разведку вести, налеты на вражеские обозы устраивать, всячески беспокоить врага, тревожить, используя быстроту передвижения — все же не на «своих двоих» идти на марше. А так как практика есть критерий познания, подтверждения или опровержения теории, то тут же прибегли к ней, благо из Юрьева Лембиту привел небольшой обоз, в котором имелись все его военно-технические инновации с уже подготовленными должным образом вчерашними ополченцами и воеводой. Калья теперь стал самым убежденным приверженцем новых тактических приемов — бывалый сотник убитого ливского «князя» не раз дрался с «меченосцами», а теперь осознал, что даже такого противника можно успешно бить.
И ночью, при ярком лунном свете под стенами городища состоялись самые настоящие учения двух десятков копейщиков и трех боевых повозок с «экипажами» из арбалетчиков. И только тогда Владимир Мстиславович уже на своем опыте, окончательно убедился в правоте новой концепции — атаковать подготовленную пехоту даже рыцарями бесполезно. Переть на длинные пики строя, прикрытого «рогатками», или на боевые повозки, выставленные в должном порядке, из которых стреляют арбалеты «нового образца», невозможно даже для рыцарей, и чревато для них ужасающими потерями. Это как в начале Столетней войны французы пробовали атаковать построения английских лучников, ни к чему хорошему эти попытки не привели. Но не раз и не два у Лембиту возникало ощущение, что сам князь все прекрасно знает через Всеслава Твердятовича, просто сейчас убеждается в собственных размышлениях, это чувствовалось, Хотя Владимир Мстиславович шумел больше всех, водил своих дружинников в «атаку», и собственноручно проверил новое оружие. Посоветовал возить на «боевых повозках» в качестве дополнительной защиты не только «рогатки», но и выкованный кузнецами «чеснок». Сам в строю держал пику, высказав мнение, что ее надо чуть удлинить в сравнении с рыцарским копьем — лэнсом. А древко алебарды, которое сломал, нужно укоротить, так ей действовать будет проще. А для Лембиту стало окончательно ясно, что князь апробировал это оружие гораздо раньше, наверное, с момента его появления — недаром своего воеводу с дружиной отправил в Юрьев для поддержки. Впрочем, такой «утечке информации» Шипов даже обрадовался — все свидетельствовало о том, что псковский князь принял решение заранее.
А вот новые арбалеты с прицелами всех удивили несказанно, особенно после того, как показали, как пользоваться целиком и мушкой. Хорошо, что новинки не сломали, зато тетивы чуть не порвали, многократно заряжая оружие и стреляя под светом факелов, которые установили у подножия щитов.
Затем князья ушли обратно в хоромы, и только после очередной чарки «коктейля» Лембиту решился рассказать о Калке, и от его горестного повествования Владимир Мстиславович протрезвел моментально. А когда узнал, что через пятнадцать лет от северо-восточной Руси не останется камня на камне после «Батыева нашествия», почернел лицом…
— Не поведу я рать на Ригу, Лембиту — на Калку отправлюсь, там я нужнее брату, без меня ему никак не обойтись. Нынче же гонца с грамотой отправлю, до Киева живо домчит. И сам на днях с дружиной отправлюсь из Пскова — там я нужнее. Так говоришь, предводителей зовут Субудай-багатур и Джебе-нойон, и они темники в войске Чингисхана?
— Именно так, Володя, я ничего не запамятовал. И все что знаю, здесь описал, на трех листах пергамента — дашь брату Мстиславу прочитать, если сочтешь нужным, он к тебе прислушивается, и с мнением считается. А еще подзорную трубу отдам — в степи она нужнее. Пусть Мстиславу послужит…
— Так он «Удатным» стал потому, что моими доводами никогда не пренебрегал, на той же Липице. Ах, почему же я на Калке не был?! Понимаю, что хотел на Ригу идти, вот только весть горестная пришла, и меня тут затерли. Поди, из Пскова «господа» попросила по-доброму уйти, чтобы для ставленника Всеволодовичей «стол» освободить. Ведь так?!
Лембит только кивнул, усмехнулся, показывая, что произошло это событие и догадка князя верна. И негромко произнес:
— Мыслю, потому поход сорвался, и Юрьев тевтонам отдали. И ты в свой Ржев именно потому уехал, что смоленских князей позиции после Калки на Руси сильно пошатнулись. И усобица жестокая началась — сам знаешь, что после монгольского пира на костях русских князей много «столов» освободилось, а Рюриковичей гораздо больше, чем вакансий. Так что когда монголы явятся, тут полный раздрай будет, они-то всех и «помирят» — князей много в ту зиму погибнет, страна трупами завалена будет, а часть городов от такого погрома никогда не восстановится.
— Да понимаю, — князь заскрежетал зубами, — потому под утро в Псков с малой дружиной уйду. И брату Давиду в Торопец отпишу, чтобы дружину свою взял, и к Днепру выходил — пока снег лежит, живо дойдем. Но тебя одного не оставлю — сотня Веремара в Вильяне, старейшины Саккалы там собрались, и тебя на княжение призовут, эзельцы на тебя тоже согласны, они там баллисты свои строят, понимают что к лету орден припожалует. Там на службу «кгнязя» Миэлиса приняли — у него в отряде триста конных лучников, ливы в основном. Всеслава Твердятовича с тобой тоже оставлю, и еще полусотню дружинников ему придам — две сотни «кованой рати» у тебя под рукою будет. Меньше, чем рыцарей с оруженосцами, но сила изрядная. «Охочих» псковских людишек я тут пару сотен набрал, дам тебе их, арбалетами вооружим — вернусь, бояр за их крамолы за глотки возьму.
— Не стоит, княже, сами тебе кланяться будут и служить верно. Если от немцев отобьемся, не скажу даже про Ригу, то на реке Нарове град поставлю и Нарвой нареку — там торг заморский будет, и далее него псковичей не пропустят, если их бояре в мире с тобой и мной жить не похотят. Сам понимаешь, что «господу» посадские людишки в клочья разорвут.
— Хитер ты, брате, потому с легким сердцем уеду, чую, что интерес наш блюсти будет. А князя я тебе дам «подручного», в ратном деле зело опытен, рижан люто ненавидит, они у него княжество Кукейнос отобрали, и единственную дочь в монастыре заложником держат. За глотку Вячеслава Борисовича схватили, как и меня прижали — внук мой ведь тоже у них после смерти дочери остался. Мыслю, время пришло — отпишу людишкам, пусть помогут. И ты подмогни мне, брате, общее дело вершим. Ведаю, что талабы плененные тебе послужить обещались тайно, а как победишь в битве, то уже открыто под твою руку перейдут.
— Сотворим, княже, будь в надеже — общими-то усилиями. Калья и займется, да есть еще «князек» ливский, один. И младший брат погибшего Лембиту обещался преданно служить мне в Саккале.
— В сечу только не лезь, прошу, побереги голову, она нам пригодится. Как с Мстиславом и ратями вернемся, сразу на помощь к тебе с дружинами пойдем, брат зятю своему Ярославу укорот сделает. Князь Вячко сейчас в Пскове, поедем вместе, там с ним и переговоришь — у него своих людишек дружинных всего два десятка, так что «служилым» у тебя будет, не «испомещенным». Да и градов у тебя нет, чтобы ему в княжение дать.