Огненная кровь. Том 1
Шрифт:
А второй Альберт не мог оторвать взгляда от лица Иррис, от её опущенных плеч, и, видя, как женская половина своры ополчилась на неё, тихо зверел, кляня про себя Себастьяна, которому пришло в голову уйти из-за стола. Он видел, как она сидит, молча глотая насмешки и не зная, что ей делать, потому что ответить достойно ей не позволяло воспитание. Да и вряд ли она вообще знает, что отвечать его сёстрам. Едва ли она раньше бывала в змеином логове.
Они же порвут её на части!
День начался
Он обещал себе её забыть.
— Значит, ты вдова? Как, интересно. И как же ты ей стала? — спросила Хейда.
— Мой муж погиб на войне… в предгорьях.
— Твой муж воевал с Лааре? С айяаррами? — воскликнула Милена. — Ты хоть понимаешь, что о таком не стоит говорить вслух в подобных местах?
Он обещал молчать и наблюдать.
— Как неудобно вышло, — пожала плечами Хейда, — о чём только думал бедняга Салавар, когда тебя сватал!
Он обещал Цинте, что ни во что не полезет. Что не будет называть идиотом Драгояра, смеяться над красотой Милены и тщеславием Таиссы…
— Я считаю, что вы вообще поторопились с помолвкой, учитывая траур, — добавила Милена, — надеюсь, это была не твоя идея? Слишком уж бестактно…
Он должен быть умным и незаметным, чтобы их победить.
Альберт перехватил несчастный и растерянный взгляд Иррис…
К Дуарху обещания! Гори оно всё огнём! Он не позволит им издеваться над ней…
Он с шумом отодвинул кресло и, закинув ногу на ногу, обратился прямо к Милене, с прищуром разглядывая её наряд:
— А ты, я вижу, решила проявить потрясающий такт, явившись на этот обед почти голой? Последовала моему совету насчёт траурного пурпура? Согласен, цвет не твой, но могла бы, почтить память папаши хотя бы молчанием. Ну или подобрать менее обнажённый фасон. Хотя… если гнаться за модой с такой скоростью, как это делаешь ты, скоро на тебе не останется ни одного лоскута одежды.
На какое-то мгновенье над столом повисла тишина, все застыли и посмотрели на Альберта, а красивое лицо Милены медленно исказила гримаса ярости.
— Смотрю ночи с крестьянками и купчихами пошли тебе на пользу — ты совсем разучился общаться в приличном обществе! — ответила она с миной презрения на лице.
— А под приличным обществом ты, видимо, понимаешь себя, вот эту рыжую обладательницу «очевидных достоинств», едва прикрытую платьем, и вон тот, кусок тщеславного льда — борца за чистоту языка на официальных приёмах? — Альберт указал бокалом на Таиссу. — Общество? Да. Приличное? Слишком голое для приличного.
— Альберт! А тебе не кажется, что ты мог бы вести себя менее вызывающее, учитывая траур и вообще обстоятельства! — воскликнула
— Мне не кажется. Вернее, мне кажется, что «учитывая вообще то обстоятельство», что твой муж умер месяц назад, ты могла бы надеть платье с «менее вызывающим» декольте и так явно не демонстрировать свои… «очевидные достоинства». Или ты уже открыла сезон охоты на нового мужа? — он усмехнулся и подмигнул ей.
— Ты просто подлец! Или изображаешь подлеца, уж не знаю зачем! — воскликнула уязвлённая Хейда.
— Согласен по всем пунктам — легко изображать подлеца, если ты подлец, — хмыкнул Альберт и плеснул себе вина.
— Браво, Альберт! — Милена театрально хлопнула в ладоши, но ноздри её трепетали от ярости. — Всё, как раньше. Видимо, кровь всё-таки не вода, что и ждать от того, чья мать была шлюхой!
— Твоя, как мы помним из семейной истории, тоже оказалась не слишком разборчива в связях. Или ты решила думать, что вон те закопчённые развалины на холме появились от того, что кто-то баловался с огнивом? Или ты забыла, что это наш папаша сжёг старый замок за то, что твоя мать кувыркалась с… а с кем там она ему изменила? Кажется, он был учителем фехтования. Уж не знаю, чем он там фехтовал…
— Не смей говорить так о нашей матери, бастард! — воскликнул Драгояр.
— О! Я-то всё ждал, когда же ты вспомнишь, кто я такой, — Альберт отсалютовал ему бокалом. — Знаешь, братец, если ты свинья и лежишь в луже, то едва ли тебя можно оскорбить, назвав свиньёй. Я был бастардом в тот день, когда появился на свет. И с того дня, поверь мне, ничего не изменилось. Какую струну ты думаешь задеть в моей душе, называя меня бастардом в очередной раз? Хотя нет. Папаша-то, оказывается, меня признал! Паршиво, наверное, сидеть теперь со мной на равных за одним столом, а, братец?
— Ты мне не ровня, бастард! — глаза Драгояра сверкнули холодной синевой. — И никогда ею не станешь! Хоть отец тебя и признал, но ты всё равно не станешь багрянородным — сын шлюхи! Скажи спасибо, что ты вообще сидишь за этим столом, а не рядом с собаками, как раньше. Потому что там тебе самое место, как я думаю!
— И давно ты научился думать? Помнится, с этим у тебя всегда были проблемы.
— Ты бастард и свинья!
— И что?
— Тебе здесь не место, надеюсь, ты это понимаешь? — Драгояр хотел вскочить, но его удержала рука Милены.
— Вот знаешь, Драгояр, — произнёс Альберт ещё отодвигая кресло, — когда люди говорят, что годы придают мудрости — они врут. Ты вот как был идиотом, так и им остался, а ведь с нашей последней встречи почти десять лет прошло. Выходит, не в коня корм. Потому что и ежу понятно, что теперь не тебе решать, где мне место, а где нет — волеизъявление папаши, Дуарх его дери! Sapienti sat*, как говорят лекари.
(*прим. (лат.) — «умному достаточно», «для понимающего достаточно»)