Огненная кровь. Том 1
Шрифт:
Она допила то, что осталось в бокале, и почувствовала, что уже пьяна. А вместе с хмелем пришла и смелость.
Почему ей должно быть стыдно? Что такого она сделала? И почему она должна терпеть все эти намёки от Альберта? От его мерзких сестёр и этой рыжей полуголой вдовы Салавара.
Сейчас она почти ненавидела Альберта за всё это.
Сейчас ей казалось, что она может взять и снова ударить его. И ей даже хотелось этого. Стереть с его лица эту всесильную ухмылку, оказаться с ним наедине и сказать ему всё, что она думает. О том вечере, о его поцелуе и об
И будь её воля, она бы сейчас схватила это серебряное блюдо с устрицами и надела ему на голову! И соусницу, и суфле, и фазана этого в красных перьях, и даже кувшин с лимонадом она бы вылила ему на голову!
Боги милосердные, как же она его ненавидит!
Она даже не заметила, как согнула в руках маленькую серебряную ложечку с тонкой ручкой.
Но он заметил.
Его губы тронула странная усмешка, и Альберт внезапно перестал задавать вопросы.
— Я скоро вернусь, мне нужно проводить послов, — произнёс Себастьян ей на ухо и, поцеловав в щёку, встал.
— Только не оставляй меня здесь одну надолго, — шепнула она, отчаянно вцепившись в его рукав.
— Конечно, милая, я быстро, — ответил он с улыбкой.
И только в этот момент Иррис увидела, как наискосок, по другую руку от Себастьяна, Гасьярд Драго сидит и смотрит на неё внимательным немигающим взглядом. Как там, в Мадвере, когда она разглядывала живой огонь, а он наблюдал за ней из угла их гостиной. И снова ей вспомнилось, что говорят про такой взгляд — как у змеи.
Обстановка за столом изменилась сразу же, как только Себастьян ушёл.
— А сколько комнат было в твоём доме? — внезапно спросила Милена.
— Комнат? — удивлённо переспросила Иррис.
— Ну, да, комнат. Что такого странного в моём вопросе?
— Я… жила у тёти. И у неё был двухэтажный особняк… Не знаю, может быть, десять, я не считала.
— Десять комнат? Всего? И ты называешь это особняком? — Милена откинулась в кресле и принялась перебирать пальцами звенья браслета, украшавшего её холёную руку.
— Милена, ты слишком строга, учитывая обстоятельства, при которых… Иррис попала сюда, — спокойно произнесла Таисса, — Мадвера — это же такая дыра.
— Да я даже не знала, что вообще есть такое место! — ответила Милена, закатив глаза.
Иррис растерялась от этого внезапного и странного выпада и не нашлась, что ответить.
— Милая Иррис, скажешь Себастьяну, чтобы нанял тебе учителя, хочу сказать, что твой айяарр ужасен, — произнесла Таисса притворно-участливым тоном и отложила салфетку, — надеюсь, Себастьян понимает, что его будущей жене не пристало говорить с подобным… акцентом.
— А мне даже нравится. Это звучит так… по-деревенски, — усмехнулась Милена, — и откуда ты вообще знаешь айяарр?
— Меня научила мама, — голос у Иррис дрогнул.
— Скажи Себастьяну об этом сегодня же, чем быстрее ты приступишь к обучению, тем лучше. Всё-таки скоро свадьба, будет множество гостей… сама понимаешь, нужно соответствовать, —
— А, кстати, кто подбирал тебе это платье? — снова спросила Милена, разглядывая Иррис внимательно. — Такой фасон был в моде два сезона назад, да и этот оттенок красного совсем тебе не идёт. Кажется, что у тебя лицо горит, как в лихорадке. И я бы руки вырвала портнихе за такое декольте, слишком уж вульгарно. Что скажешь, Хейда?
Леди Хейда расправила плечи, не преминув продемонстрировать своё декольте, в которое с трудом умещалась пышная грудь, и, окинув Иррис придирчивым взглядом, произнесла с видом знатока:
— Почему бы и не подчеркнуть… достоинства. Ну… если они есть, конечно. Хотя в данном случае это и не столь очевидно.
— Милена, ты сегодня какая-то… не добрая, — произнесла тётя Эверинн.
— О нет, тётя, я добрая. Добрее я не бываю, — ответила Милена и снова впилась глазами в Иррис. — А скажи-ка мне…
***
Альберт почти не слышал, что говорят сёстры…
«Может быть, это всё — лишь очарование момента?».
Эти слова жгли его, как калёным железом.
Вот, значит, как она считает? Лгунья! Очарование момента? Надо же! Что же тогда сейчас ей мешает оторвать взгляд от тарелки? Тоже «очарование момента»? А для той, кто ничего не испытывал там, на озере, у неё уж слишком подозрительно дрожат руки! Он же видит это — она вся горит, пылает как факел, сводя его с ума этим трепетом и нежным румянцем, и будь он проклят, если этот огонь в ней зажёг Себастьян!
Ну, посмотри же на меня! Посмотри, Иррис… посмотри, прошу тебя…
Её пылающие щёки, её смущение, мятущийся робкий взгляд, её пальцы, согнувшие тонкую ручку десертной ложечки, и дрожащий голос заставляли его сердце выстукивать неровный ритм… Силы небесные! Это смущение и этот румянец принадлежат ему, только ему, и он бы всё отдал за то, чтобы остаться с ней за этим столом один на один. Без всей этой своры-родни. Без слуг… Без Себастьяна…
Взять её руки в свои, они ведь наверняка ледяные! Коснуться губами кончиков пальцев, поделившись тем жаром который переполняет его сейчас… Провести губами по ладони к запястью, ощутив под тонкой кожей биение пульса… Согреть её руки… И сказать всё то, что он пытался сейчас выразить этим глупым разговором.
Что он скучал, что думал о ней. Что он идиот. Что ему жаль, правда, жаль! И что он и правда хотел бы извиниться за то, что произошло. Хотел бы снова послушать её стихи и поговорить о поэмах Тириана, познакомиться с ней заново, уже как с Иррис Айфур. И начать всё сначала.
Альберт, а ты и правда идиот! Что ты можешь начать сначала с невестой своего брата?
Осознание этого факта жалило его и жгло нестерпимо, заставляя бороться с собой и своими желаниями.
И один Альберт внутри него хотел уйти. Напиться сильнее дяди Тибора, чтобы забыть всё это, сломать стол, набить морду самодовольному Драгояру или спалить этот зал и проснуться завтра в каком-нибудь борделе или даже в канаве, чтобы ему было плохо и больно от похмелья или разбитого лица, и боль эта была бы сильнее той, что глодала его сейчас.