Огненная кровь. Том 2
Шрифт:
— Пожалуйста, не умирай! Пожалуйста! Не надо! Прошу тебя, — прошептала она, прижимаясь щекой к его ладони. — Я не вынесу этого! Альберт…
Почему ей так невыносимо больно? Даже больнее, чем вчера? Только боль эта другая…
Что ей делать?!
Она мысленно взмолилась Богине Айфур, горячо и страстно, вложив в эту молитву всю силу своей боли:
Если ты слышишь меня, Великая мать всех ветров, если можешь мне помочь — спаси его!
Если он умрёт, то она не станет себя сдерживать. Этот вихрь, что сейчас растёт внутри неё, она выпустит его наружу, и он разрушит этот дворец до основания, камня на камне не оставит от проклятого змеиного логова и сровняет всё с землёй!
Вихрь вращался и ширился, и где-то вдалеке глухо заворчал гром, гроза подбиралась к Эддару со стороны моря.
Если бы они могли поговорить! Если бы она только могла что-нибудь исправить!
Но что можно было исправить?
Она коснулась его ладони губами, там, где отчётливо виднелся старый шрам в виде полумесяца, а потом поцеловала рядом, а потом ещё раз и ещё. И от слёз его ладонь стала совсем солёной. Сплела свои пальцы и его и, прижав руку к груди, согнулась почти пополам от невыразимого горя.
Альберт пошевелился во сне, на лице мелькнула тень переживания, и, будто пытаясь что-то сказать, его губы приоткрылись, но он лишь тихо вздохнул. И сама не ожидая такого порыва, Иррис наклонилась и поцеловала его в губы, прижалась на мгновенье щекой к его щеке, и отпрянула, услышав, как Цинта нарочито громко шаркает ногами у двери.
***
— Ну вот, мой князь, ты всё-таки жив, — произнёс Цинта, едва Альберт открыл глаза.
— Знаешь, я уже думал, что попал в Светлые сады Миеле, но потом увидел тебя и понял — Боги не могут быть настолько жестоки. Не может же первый, кого я там встречу, сразу оказаться тобой! — усмехнулся Альберт.
— Либо ты ошибся насчёт яда, либо это и правда странно, — ответил Цинта, — но раз ты уже шутишь, стало быть, тебе лучше.
Альберт посмотрел в окно — темно, наверное, вечер. Какого дня? Дождь лил, как из ведра и всё небо было затянуто тучами, и такого ливня в Эддаре он не припоминал.
— Что я пропустил?
— О! Всё, как ты любишь! — Цинта на радостях, принялся рассказывать ему последние события. — Драгояр и Себастьян подрались, в Тибора воткнули нож, а Истефану нос сломали, и даже из Гасьярда Милена выдрала клок волос. Эверинн назвала всех скотами, а Таисса ходит, обмотав шею шарфом — прячет синяки от твоих пальцев, ненавидит тебя и грозится убить, если ты выживешь. Милена сидит в своих покоях под замком и крушит всё, что попало ей под руки, и слуги ночью тихо праздновали этот факт. В кои-то веки кто-то приструнил злобную фурию.
Альберт рассмеялся, но потом спросил, вдруг став серьёзным:
— А как там… моя пациентка?
— Которая? — спросил Цинта, сделав вид, что не понимает о чём
— Тебе челюсть сломать?
— Эх, мой князь, будучи без сознания, ты мне больше нравился. Ты даже сказал в бреду, что я твой единственный друг, а теперь вот, извольте — челюсть сломать! — буркнул Цинта. — Нормально всё с ней.
Наверное, нужно было сказать, что она приходила. Цинта слышал, как она плакала, и видел, как держала Альберта за руку. Армана сказала, что она плакала и потом, в своей комнате. Но если он скажет ему это, то князь вскочит, как есть, и тут же помчится к ней. И чем это закончится? Уж точно ничем хорошим.
И поэтому он промолчал.
Эта женщина приносит Альберту одни сплошные несчастья! Знай он раньше — наплевал бы на таврачий закон и не стал бы посылать его в тот обрыв.
— Нормально? — переспросил Альберт.
— Нормально, — ответил мрачно Цинта, — так мне вещи собирать?
— Какие вещи?
— Так давеча кто-то собирался отплыть в Ашуман.
— Какой ещё к Дуарху Ашуман? Никуда я не поплыву!
— Позволь спросить, с чего такая перемена? — спросил Цинта.
Князь встал с кровати, подошёл к окну, держась за стену — голова ещё кружилась.
— Боюсь, если я уеду сейчас, — произнёс негромко, глядя в мутную пелену дождя, — Иррис не доживёт даже до совета, не то что до свадьбы или поединка.
— Хочешь знать, что думаю я? — начал, было Цинта.
— Не хочу. Я и так знаю.
— А я всё равно скажу. Это, конечно, не моё дело…. Но ты же не всерьёз собираешься охранять от врагов чужую невесту?
— Цинта, я тебе уже говорил, что всё, что начинается со слов «это не моё дело» и в самом деле не твоё дело? Но раз ты так хочешь знать, то я тебе скажу…
Альберт обернулся, присел на подоконник и, скрестив руки на груди, добавил:
— Я чуть не умер этой ночью. И умер бы, но кое-что случилось… Мне приснился чудесный сон, — он посмотрел на свою ладонь, улыбнулся и сжал её в кулак, — и я кое-что понял. Вэйри была неправа и права одновременно…
Он оттолкнулся от подоконника и стянул с себя рубашку.
— Мой братец не знает всей гнилой изнанки нашей родни так, как я. И он не сможет защитить Иррис. А я смогу. Даже если мне придётся спать под её дверью, убить всех своих родственников и снова за неё умереть. Я был идиотом, Цинта, но теперь я понял свою ошибку. Ну, чего ты застыл, как ящерица на солнце? Мне нужна ванна и чистая одежда.
Цинта всплеснул руками, забрал у него рубашку и воскликнул:
— Ты тут, когда бредил, говорил, что я тебе друг. Так ежели это правда, то я и скажу тебе, как друг. И даже если ты погонишься за мной с вертелом, я молчать не стану! Ты в прошлый раз сказал, что не хочешь быть ослом, так вот, ты осёл, мой князь! Как есть, осёл! Слепой осёл! Потому что, снова идёшь по кругу за морковкой, которая висит у тебя перед носом на палке!
Но Альберт только усмехнулся и снова посмотрел на свою ладонь.