Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Он уставился на нее, слова застряли у него в глотке. Его лицо горело, и кровь звенела в ушах.
— О, я понимаю хорошо, — уверила она его. — Понимаю, что мужчина не может любить ребенка, которого его жена родила от другого. Но если…
Он сделал шаг вперед и резко схватил ее плечо. Она испуганно дернулась, мигая, и огонь свечи заплясал в топазовой броши.
— Мадам, — сказал он, говоря очень тихо в ее лицо. — Мне не нужны ваши деньги. Моей жене не нужны ваши деньги. И моему сыну они не нужны. Засуньте их себе в одно место.
Он отпустил ее и вышел из палатки, едва не сбив с ног Улисса, который в замешательстве посмотрел ему вслед.
Глава 12
Достоинство
В
Частично, это была сладкая печаль расставания, прощание с друзьями, с обретенными здесь привязанностями, осознание того, что с некоторыми людьми на земле уже не придется встретиться. Частично, это было предвкушение, тоска по дому, ожидание удовольствий и опасностей поездки в родные места. Частично, явное утомление, капризничающие дети, мужчины, уставшие от ответственности, женщины, которых измотали заботы об одежде и здоровье семьи, готовка на открытом огне, когда они пытались накормить семью, имея в распоряжении лишь скудные запасы из седельных сумок и вьюков.
Сама я испытывала все эти чувства одновременно. Кроме того, что я встретила новых людей и услышала новые рассказы, я имела удовольствие — а именно удовольствием это было, несмотря на свои печальные стороны — принимать новых пациентов, узнавать новые болезни и излечить то, что поддавалось лечению, пытаясь найти способы ослабить страдания тех, кого нельзя было вылечить.
Но тоска по дому была очень сильна. Мой просторный очаг с огромным котлом и вертелом, мой наполненный светом медицинский кабинет с ароматными связками крапивы и лаванды над головой, бледное золото солнечного света в нем по вечерам. Моя перина, мягкие чистые льняные простыни, пахнущие розмарином и тысячелистником.
Я на мгновение прикрыла глаза, погрузившись в это райское видение, затем открыла их, возвращаясь к действительности. Черная сковородка с остатками подгоревшей овсяной лепешки, сырые ботинки, замерзшие ноги, влажная одежда, забитая вездесущим песком, пустые корзины, где осталось лишь немного хлеба — сильно погрызенного мышами — десять яблок и корка сыра. Три визжащих младенца, одна измученная молодая мать с воспаленными грудями и треснувшими сосками, одна ждущая невеста на грани истерики, одна служанка с побледневшим лицом и менструальными болями, четыре не совсем трезвых шотландца — и один такой же француз — которые шатались от костра к костру, как медведи, не собираясь оказывать мне никакой помощи этим вечером… и вяжущая боль внизу моего живота, говорившая о том, что мои месячные — к счастью ставшие менее частыми — решили составить компанию менструации Лиззи.
Я скрипнула зубами, схватила с куста холодную влажную тряпку и, сжимая бедра, направилась вниз в отхожее место для женщин.
Первое, что я встретила, вернувшись оттуда, была вонь раскаленного металла. Я произнесла несколько выразительных слов на французском из лексикона, который я приобрела в больнице ангелов в Париже, где сильные выражения порой были лучшим из доступных инструментов.
Рот Марсали широко открылся. Герман посмотрел на меня с восхищением и повторил слова с чистым красивым выговором парижанина.
— Извини, — сказала я, обращаясь к Марсали. — Кто-то поставил пустой чайник на огонь.
— Ничего страшного, мама Клэр, — ответила она, легонько подбрасывая Джоани, которая снова начала хныкать. — Это не хуже того, чему учит его отец. Сухие тряпки есть?
Я сама искала тряпку или крючок, чтобы ухватить горячую ручку чайника,
— Merde! [52] — счастливым эхом отозвался Герман.
— Точно, — сказала я, сунув в рот вспузырившийся большой палец. Чайник шипел и дымился в мокрой траве, я в сердцах пнула его, отбросив в грязь.
— Merde, merde, merde, — пел Герман, очень хорошо держа мелодию гимна «Роза, роза», [53] тем самым показывая рано развившийся музыкальный слух, который, однако, в сложившейся ситуации не был оценен по достоинству.
— Перестань, — прикрикнула я.
52
Дерьмо (фр.)
53
Rose, rose, rose, (Роза, роза, роза)
Prettiest flow'r that grows, (Красивейший из цветов)
Emblem of love that came from heaven, (Эмблема небесной любви)
Through which a Savior, Christ, was given… (Эмблема Христа-спасителя…)
Но он не перестал. Джемми захныкал в унисон с Джоан. Лиззи, у который был рецидив в связи с уходом рядового Огилви, принялась стонать под своим кустом, и в довершение всего маленькие шарики льда застучали по земле и по моей макушке. Я стянула с куста влажный чепец и нахлобучила его на голову, чувствуя себя жабой под большим грибом. «Не хватает только бородавок», подумала я с раздражением.
Град вскоре прекратился. Как только грохот льдинок уменьшился, со стороны тропинки послышался хруст башмаков. Появился Джейми, сопровождаемый Кеннетом Донахью, на плечах и волосах которых корочкой лежали градины.
— Я привел на чай святого отца, — сказал он, сияя улыбкой.
— Чая нет, — сказала я, довольно злобно. И если он думал, что я забыла о Стивене Боннете, он ошибался.
Повернувшись на звук моего голоса, он дернулся, демонстрируя преувеличенное потрясение при виде моего чепца.
— Это ты, сассенах? — спросил он с шутливым ужасом, делая вид, что заглядывает под свисающие воланы чепца. Учитывая присутствие священника, я воздержалась от того, чтобы пнуть Джейми по чувствительному месту, ограничившись попыткой превратить его взглядом в камень на манер Медузы Горгоны.
Он, казалось, не заметил моего взгляда, отвлекшись на Германа, который кружился, напевая вариации на тему моих французских высказываний, используя мелодию «Греби, греби, управляй своей лодкой». [54] Отец Донахью ярко покраснел, усиленно делая вид, что не понимает французский.
— Tais toi, cr'etin, [55] — сказал Джейми, роясь в спорране. Он говорил не сердито, но с видом человека, который ожидал абсолютного повиновения. Герман резко остановился, открыв рот, и Джейми ловко сунул туда конфетку. Герман закрыл рот и, забыв про песню, занялся сладостью.
54
Английская детская песенка.
55
Заткнись, придурок (фр.)