Огненный меч Империи
Шрифт:
Бой разительно отличался от тех, в которых Михаил участвовал на Хитровке и от тренировок с цесаревичем, ведь сейчас он был не на жизнь, а на смерть, и никто не желал уступать. Стёкла вылетели мгновенно, и только магический барьер не давал округе слышать грохот, доносившийся от Воробьёвского дворца. Никто из противников не замечал, как бежало время, а оно между тем неслось стремительно. Вот уже и полдень наступил, а они всё пытались уничтожить друг друга.
В какой-то миг Михаил изловчился и поймал в огненные оковы Петра Алексеевича и, не дав тому опомниться, молниеносно поднял к потолку,
Михаил, всё ещё на взводе, подошёл к нему и занёс руку, чтобы завершить начатое — огненное копьё было готово пронзить шею Петра Алексеевича.
— Давай, — криво ухмыльнулся он, кровь окрасила его зубы, левый глаз заплыл, а подпаленные волосы беспорядочно торчали.
И Михаилу вдруг стало… Нет, не жалко — противно.
— Отдай мне Родиона, как обещал. — На него навалилась внезапная усталость, огненное копьё впиталось в его руку. — И мы в расчёте. Больше мне от тебя ничего не надо.
— Забирай! — выплюнул прямо с кровью Пётр Алексеевич. — Моему роду не нужны слабаки.
— Ты так и не понял, да? Ты и есть слабак.
Михаил отвернулся от него и побрёл прочь.
Князь Вяземский что-то выкрикивал ему вслед, но он не слышал — его накрыло благословенное безразличие. За дверью Михаила терпеливо дожидался Александр, и, когда огненный колдун, пошатываясь, вышел, подставил ему плечо, от которого тот и не подумал отказываться.
— Я не убил его… Не смог.
— И правильно! — поддержал его цесаревич. — Он теперь будет жить с тем, что ты, Миша, ты его победил. Хоть об этом никто не узнает, но он точно всегда об этом будет помнить.
— А что… — Слова давались ему с большим трудом. — А что, если он попробует как-то отомстить мне через Вас?
— Не посмеет. Для него самое важное — показать свою значимость, свою власть. Лучшее положение, чем сейчас, ему не занять.
Михаил не был столь уверен, что Пётр Алексеевич не попытается как-то навредить цесаревичу, но возражать не стал — не было сил. Сознание потихоньку покидало его, но всё же он успел услышать в своей голове:
«Ты справился, Миша. Ты сдержал клятву».
Александр похлопал его по щеке, приводя в чувство — сработало. К ним подошёл Феофан Ильич, дожидавшийся знака от цесаревича, поклонился обоим и молча скрылся за дверью тренировочного зала, а спустя несколько минут нагнал еле передвигавшего ноги Михаила и поддерживавшего его Александра в коридоре, чтобы доложить:
— Ваше Императорское Высочество, Ваше Сиятельство, у князя Вяземского сломан позвоночник, нижняя его часть парализована. Не думаю, что он когда-нибудь будет ходить.
Михаил попытался вызвать в себе сочувствие к человеку, который поспособствовал тому, чтобы он появился на Божий свет. Не получилось.
«Идём, Миша, тебе нужно отдохнуть».
Кивнув, Михаил с усилием сделал шаг, а затем ещё и ещё один.
А где-то там, за его спиной, лёжа на залитом кровью полу, зашёлся истерическим смехом Пётр Алексеевич. Так вот что чёртов
Истерический хохот всё не прекращался. Продолжался он, и когда Феофан Ильич вернулся с двумя дюжими молодчиками, и когда князя погрузили на носилки, и когда понесли его по коридорам Воробьёвского дворца. А Пётр Алексеевич всё бил и бил себя наименее пострадавшей рукой по ногам. И ничего не чувствовал ниже пояса.
Глава 28
С тех пор, как Михаил Арсеньевич Морозов стал князем, минуло чуть больше месяца. Листья на деревьях окрасились, сменив сочную зелень на яркие огненные одеяния, и потихоньку начали облетать. Погода всё больше хмурилась, но погожие деньки всё же радовали чаще.
Весть о том, что в Москве объявился первый в истории огненный колдун, очень быстро разнеслась не только по империи, но и далеко за её пределами. Разумеется, князя Морозова в первую очередь ждали в Петербурге, но цесаревич всеми правдами и неправдами оттягивал отъезд из Первопрестольной, понимая, что Михаила следует хорошенько подготовить к тому, что его ждёт в официальной столице: интриги, заговоры и прочее, без чего не обходится ни один монарший двор. Александр с рождения рос в окружении постоянного недоверия и привычка подозревать всех и каждого давно стала его частью.
Михаил же, воспитывавшийся в деревенской глуши, и помыслить не мог, на что порой способны люди, чтобы урвать у жизни то, что им отчаянно хочется. Единственным примером такого человека для него был Пётр Алексеевич, но тот никогда не опускался до интриг, запугивания, шантажа и подкупа. Впрочем, достойным человеком князя Вяземского никак нельзя было назвать. Особенно после того, что Александр о нём узнал. Цесаревич никогда не был наивным и прекрасно понимал, что в стенах своих домов князья и их семьи отнюдь не были святыми. Ничего поделать с этим Александр не мог, однако история сыновей Петра Алексеевича задела его за живое. Он настолько сблизился с Михаилом, что любую угрозу ему воспринимал как личную. И похоже, Михаил думал о нём то же самое. Александр не сомневался, что он жизнь за него отдаст, если понадобится. И очень надеялся, что такой день никогда не настанет.
Последний месяц Михаил прожил в Воробьёвском дворце. Хоть ему как князю цесаревич и пожаловал несколько имений и городской дом, он отказался съезжать до поры до времени — не понимал, что делать с новым имуществом. Возможно, позже, когда он привыкнет и окончательно перестанет себя чувствовать самозванцем на княжеском месте. Александр не стал возражать — его более чем устраивало, что Михаил всё время рядом, да и пользы от него оказалось немало. Взять хотя бы то, что с его появлением, Воробьёвский дворец будто снова вернул себе душу, как при императрице, наполнился теплотой и светом. На лицах слуг постоянно играли улыбки, да и Феофан Ильич нет-нет, да и усмехнётся. К тому же в довесок к правой руке Иннокентию у него появилась и левая — Арсений.