Огненный меч Империи
Шрифт:
Пасмурный день так и не разрешился дождём, и тёмные облака, пусть и немного посветлели, но по-прежнему застилали собой небеса, загораживая свет звёзд и луны. Михаил, отчаявшись уснуть, поднялся и зажёг свечу, стоявшую около его кровати. Не задумываясь, дотронулся пальцем до фитиля, и тот мгновенно вспыхнул. Отныне Михаил и огонь были неразделимы. Однако сам огненный колдун уже не был уверен, что так уж этому рад.
Какой из него князь? Зачем цесаревич даровал ему титул? Князь Морозов? Выскочка из ниоткуда? Самозванец он и есть — прав был Пётр Алексеевич! У Михаила мелькнула шальная мысль: а может, плюнуть на всё и сбежать? Найти
Михаил мотнул головой — нет уж, он не мог так поступить, уж лучше смерть, чем снова выставить себя жалким слабаком. Но разве он как раз слабаком себя и не выставил, когда не стал сдерживаться в бою с Родином? Ведь знал же, чем всё закончится, а всё равно не уступил. Но больше всего его душу разрывало то, что он понимал, что дело не только в том, что Родя просил его не жалеть. Он хотел, он жаждал, чтобы отец увидел, каким он стал, и осознал, что был неправ. А в итоге Михаил добился лишь того, что один из немногих родных ему людей лежал при смерти в московском доме князя Вяземского.
Оставалось только надеяться, что Александр Иванович сумеет как-то вызволить Родиона из отцовского плена. Возможно, сам Родя не желал бы никуда уходить, но Михаил не мог допустить, чтобы он всё так же доводил себя до крайности только для того, чтобы Пётр Алексеевич и его не считал слабаком. В конце концов, он приходился ему младшим братом, а значит, и ответственность лежала на Михаиле. Что бы там ни считали другие.
До Михаила дошла весть, что Ольги Васильевны не стало. Вяземские, те, кто раньше и знаться с ним не хотели, после показательных боёв и после того, как его объявили князем Морозовым, обступили его, чтобы лично поздравить и напомнить, что уж они-то всегда думали, что он далеко пойдёт, хоть никак и не выражали свою веру в него. От кого-то из них Михаил и узнал, что княгиня, сызмальства относившаяся к нему по-доброму, тихо-мирно умерла у себя в постели во сне. Так имел ли Михаил право оставить Родиона в Большом доме? В логове Зверя? Ни за что! Он сделает всё, чтобы поставить брата на ноги и уберечь от отца!
А пока следовало как-то заставить себя уснуть. Но как? Как, если ум не желал успокаиваться, показывая картинки из совсем недавнего, короткого, но настолько яркого прошлого? Подготовка, бои, лежащий на земле Родион, титул, праздничный ужин в честь победителя, на котором, подавали слишком крепкий кофе. За что Михаил был благодарен цесаревичу, так это за то, что он не стал зазывать родовитых колдунов, а велел накрыть небольшой стол в своей гостиной, и там совершенно по-семейному собрались сам Александр, царевна Елизавета, Михаил, Ирина Григорьевна и Феофан Ильич. Михаил был бы счастлив, если бы и Арсений с Полиной к ним присоединились, но понимал, что такое невозможно. К тому же ведунья и так с большим трудом общалась с мужчинами, а если одним из оказался бы сам будущий государь, страшно было представить, что стало бы с бедной девушкой.
Если бы не тяжёлые мысли, Михаил наверняка насладился бы превосходным ужином. Но именно из-за них не чувствовался вкус, а разговоры не клеились. Видя это, Ирина Григорьевна болтала больше обычного, чтобы перетянуть внимание на себя. После ужина Михаил удалился к себе под предлогом того, что ужасно устал. Так оно и было, однако сон к нему упрямо не шёл.
Смирившись с тем, что уснуть,
Гостиная императрицы Софьи стала для него тем местом, где он чувствовал себя наиболее спокойно, будто здесь сохранилась её материнская ласка. Что он здесь собирался делать, Михаил и сам не знал. В полной темноте, лишь изредка нарушаемой луной, стыдливо выглядывавшей из-за плотных облаков, он сел на диванчик и откинулся на его спинку. Глаза, привыкшие к темноте, бродили по нехитрому убранству. Михаила ещё в первый месяц поразила любовь цесаревича к простоте, её он явно унаследовал от матери.
И вдруг дверь тихонько отворилась.
— Так и знал, что найду тебя здесь, — усмехнулся цесаревич и закрыл за собой.
— Ваше Императорское Высочество! — подскочил Михаил.
— Тише ты, — поморщился он и подошёл к нему. — И не называй меня так сейчас, пожалуйста. Ты же заметил, что я вслух говорю тебе «ты».
Михаил покачал головой. Он так часто слышал «ты» от цесаревича в мыслях, что куда больше удивился тому, что тот появился посреди ночи в гостиной, нежели тому, как он к нему обращался.
— Но откуда?..
— Ты всегда сюда ходишь, если тебя что-то беспокоит.
— Вы заметили…
Александр указал на диванчик:
— Садись, Миша. И зови меня по имени, пожалуйста.
— Как можно! — воскликнул Михаил, но послушно сел рядом с цесаревичем.
— Настаивать не буду, — улыбнулся он. — Но буду рад, если ты хотя бы попытаешься.
— Хорошо, я как-нибудь попробую.
Они немного посидели в молчании, и даже мысленно не разговаривали, и Михаил понял, что именно в этом он сейчас и нуждался — дружеском плече.
— Вы знаете… — начал он. — Я ведь сын крестьянки.
— Я знаю, — кивнул Александр. — Ничего плохого я в этом не вижу. Предпочитаю судить о человеке по его делам, а не по происхождению.
И тогда Михаил решил раскрыть ему то, о чём не рассказывал ни одной живой душе.
— Я ведь не по-настоящему Фёдоровичем был. Не Фёдор Вяземский мой отец, не он с крестьянкой Акулиной согрешил. — Михаил говорил тихо и немного отстранённо, удивляясь тому, что только первые слова дались ему нелегко, а дальше они сами вылетали, почувствовав наконец долгожданную свободу — слишком долго он держал тайну в себе. — Я случайно узнал, не хотел подслушивать, побежал за щенком — он в кабинете Петра Алексеевича скрылся, я за ним, а там разговор был… Мне спрятаться пришлось. Так я и узнал, что мой настоящий отец…
— … князь Вяземский, — закончил за него цесаревич.
— Вы знали?!
— Догадывался. Но если бы ты сейчас мне не рассказал, догадки так бы и остались догадками. Не волнуйся, Миша, от меня точно никто не узнает. Зато теперь я вижу, как мы заберём Родиона Петровича…
На следующий день намечался бал в Воробьёвском дворце — явление редкое, ибо цесаревич не жаловал подобные развлечения, ему и отцовских в Петербурге хватало. Однако время от времени он всё же собирал своих сторонников под одной крышей не только для того, чтобы обсудить дела насущные, но и чтобы те как следует повеселились.