Огненный шторм

Класс Дэвид

И направляется к нам!

На палубе его тоже замечают. Кричат, показывают руками.

Из рубки выбегает матрос:

— Сэр, это Даркон! По вашему приказу мы сообщили ему, что произошло. Он как раз оказался поблизости. Хочет сам этим заняться.

Черная яхта стремительно приближается. Высокие мачты. Черные как смоль паруса. Прелестная, но зловещая.

Нас с Джиско поднимают обратно на палубу, и мы стоим там в ожидании приговора.

Вижу, как на нос яхты выходит человек. Он высокого роста и сложен как тяжелоатлет,

но двигается с грацией танцовщика. Даже с такого расстояния видно, что он красив, будто кинозвезда. В нем есть что-то знакомое и крайне неприятное.

— Даркон, — произносит над ухом капитан и крестится. Потом отворачивается от человека на яхте, и его старые глаза смотрят мне прямо в лицо. — Я был прав. Ты очень невезучий. Я бы убил тебя быстро. А теперь ты попадешь к нему.

Матрос разрезает на мне веревки, и я растираю онемевшие запястья.

— Встретишься с Дарконовыми зверюшками, — еле слышно произносит капитан, — спроси у них, что случилось с моей рукой.

58

Бросают трап, и Даркон поднимается на борт.

Он осматривает искореженные лебедки, пока я отчаянно пытаюсь получше его разглядеть из-за шеренги матросов, которые по-прежнему стоят смирно и тихо.

Да, экземпляр, конечно, выдающийся. Крупный. Яркий. Что-то среднее между пиратским королем и манекенщиком.

Лет тридцать пять. Выше меня по крайней мере на два дюйма. Прямые каштановые волосы падают на широкие плечи. На правом восседает птица с пестрым хохолком.

Одет Даркон как денди на морской прогулке. Белые льняные шорты. Ремень с золотой отделкой. Черная шелковая рубашка, довольно-таки тесная, чтобы было видно мышцы. Живот в шашечку. Бицепсы буграми. Грудь колесом.

Да, Джек, этому дяденьке палец в рот не клади. Под шелком и льном он тверже горного склона.

Десять долгих минут он не удостаивает нас с Джиско даже мимолетным взглядом.

Он — Шеф. Все будет, как он захочет. Он хочет сначала оценить повреждения. А потом наказать виновных.

Он обсуждает с капитаном и старпомом ремонт. Куда пойти. Что сделать. Сколько времени это займет.

Задержка ему не по нраву, это сразу видно.

Наконец Даркон направляется к команде, которая разве что не валится ниц, когда он проходит мимо. Суровые морские волки поджали хвосты и притихли.

Нас с Джиско выталкивают вперед, пред светлейшие очи.

Джек, осторожно.

Не волнуйся, я буду вести себя как пай-мальчик.

Я нервничаю. Птиц он любит, но может не понимать всех радостей и выгод дружбы с собакой.

Думаю, к маякам надежды он тоже особого пристрастия не питает.

Что-то в этом человеке есть до странности знакомое.

Да, и мне так кажется.

Непонятно.

У нас не так много общих знакомых.

Внезапно я оказываюсь с Дарконом лицом к лицу. Понимаю, что в нем такого неприятного. Дело не в том, что он себе брови выщипывает. И не в его безупречных зубах — триумфе стоматологии. И даже не в золотом педикюре.

Дело в львиных чертах лица. В общем ощущении. Где-то я его уже видел.

Видения собственной смерти. Кошмарные сны, в которых меня преследуют.

Когда я прыгал с крыши на крышу на Манхэттене. Когда одно и то же лицо смотрело на меня изо всех окон до самого асфальта.

Аристократическое. Красивое и печальное. Волевой подбородок. Римский нос. Белоснежные зубы. Седая грива. Хищные глаза. Лик всеведущей, мудрой смерти.

А потом — первая ночь в доме на побережье. Львиный рык, который я слышал во сне. «Джек, Джек!» То же тонкое лицо с демоническими красными глазами. «Джек! От меня не скроешься, Джек. Сдавайся».

Здесь, на палубе траулера «Лизабетта», я вижу более молодую версию того же лика смерти. Это лицо такое же красивое, такое же несомненно аристократическое, с тем же крепким подбородком и теми же изящными скулами. Но волосы не седые, а каштановые, а глаза — теплые, прозрачно-серые.

— Кто испортил мне корабль? — спрашивает Даркон. Густой бас. Вот бы кому горланить китобойную песню.

— Я за него, — говорю.

Даркон улыбается. Понимает, что на всей «Лизабетте» я один его не боюсь.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что должны были тралить девственный риф, — отвечаю я как на духу. — Я не мог этого допустить.

Шеф пожимает плечами.

— Твои личные чувства не имеют никакого значения. Это не твой корабль. Это мой корабль.

— Корабль, конечно, ваш, — соглашаюсь я, глядя прямо в прозрачные серые глаза — А риф — нет.

Секунда молчания затягивается: Даркон обдумывает приговор. Траулер медленно вплывает в туман. Утреннее солнце меркнет, словно занавешенное вуалью. Глаза Даркона темнеют, становятся насыщенного исчерна-пурпурного цвета с кроваво-красными искрами.

Попугай на его плече неожиданно нарушает молчание. Пронзительно верещит:

— Убить собаку!

Заткнись, мухоловка!

Джиско, спокойно, спокойно.

Я когда-нибудь упоминал о том, что терпеть не могу птиц?

В первый раз слышу.

Конкретно этому пернатому кретину самое место на хорошей сковородке с картошечкой и розмарином.

— Убить собаку, — громким дребезжащим голосом повторяет попугай. — Зарезать. Зарезать. Мальчишку тоже убить, но сначала собаку.

— Что ты, Аполлон, — говорит Даркон, — речь идет о справедливом наказании. Подведите-ка мальчика вон к тому разделочному столу.