Огненный скит.Том 1

Любопытнов Юрий Николаевич

Глава десятая Убийство на зимовье

Когда конвоир в третий раз вскинул винтовку, Степан юркнул в просвет между двумя высокими лиственницами, росшими на возвышенности и, скользя по мокрой траве, скатился в низину. Третья пуля просвистела высоко над головой, не причинив ему вреда, вскользь ударилась о ствол дерева и, нудно жужжа, затихла в стороне. А конвоир палил и палил, то ли от возбуждения, то ли от страха, то ли для того, чтобы потом доложить начальству, что он принял все меры для задержания преступника.

Степан побежал по ложбине, радуясь, что конвоир стреляет попусту, в белый свет, и надеясь, что, имея на руках двух ссыльных, он за ним не погонится.

Пробежав

километра три и почувствовав, что сердце бешено колотится, готовое выпрыгнуть из груди, не в силах продолжать движение, он остановился отдохнуть и собраться с мыслями. Надо было определиться, в какую сторону идти.

Присев под кустом, он переобулся и прислушался, нет ли погони, но тайга равнодушно шумела и никаких посторонних звуков не слышалось. Утренний туман стал рассеиваться, вставало солнце, но его лучи не могли ещё прорваться сквозь седую мглу. Ветви деревьев и кустов были мокрыми, на стеблях травы серебрились россыпи мелких капель.

Выбрав путь на юго-запад, Степан пошёл по тайге, стараясь забирать южнее, чтобы по его расчёту выйти к Сибирской железнодорожной магистрали. Было спокойно и даже умиротворённо. Ничто не нарушало утренней тишины. Лишь верхушки деревьев чуть раскачивались под дуновением лёгкого ветра.

Интересно, размышлял Степан, отрядили за ним погоню или ещё нет? Наверное, отрядили. Помнится, с месяц назад также бежал заключённый, убив конвоира. Тогда лагерь стоял на дыбах. Охрану подняли в ружьё, собрали отряд с собаками и, не мешкая ни секунды, пустились по следу. К вечеру привезли тело бежавшего. Говорили, что лагерник, увидев, что ему не скрыться, а придётся сдаваться, не захотел возвращаться за колючую проволоку. Бросился с обрыва в реку и разбился о прибрежные камни. Может, и Степана скоро настигнут? И ему придётся выбирать, что лучше, приобрести новый срок или разом покончить с тюремной жизнью. Однако пока тихо — ни лая, ни криков преследователей, ни других признаков близкой погони.

Степан ускорил шаг — раз вырвался, надо спешить, особенно в первые часы. Сейчас его преследуют по горячим следам. Плохо то, что он не знает местности, идёт наугад, а это чревато разными осложнениями.

К полудню путь ему преградил мелкий ручей. Он вошёл в него и прошёл по течению километра два. Потом выбрался на берег и уткнулся в кедровый стланник. Кедрач поразил его обилием шишек. Они аппетитно поблёскивали глянцем застывшей смолы. У Степана со вчерашнего вечера во рту маковой росинки не было, и он обрадовался столь неожиданному и щедрому подарку. Шишки висели созревшие, падающие от одного прикосновения.

Он бросал продолговатые орехи в рот, и золотистая скорлупа раскалывалась звонким щелчком. Разжёвывая сочные маслянистые ядра, Степан наслаждался сладким вкусом, отдающим терпким запахом смолы и хвои. Идя по кедрачу, набивая пазуху шишками, он распугал кедровок, которые с громкими криками перелетали с места на место.

Очутившись в глухомани, куда даже не проникали лучи солнца, он решил отдохнуть. Выбрав поваленное дерево, присел. Готовясь к побегу, а времени у него было всего два дня, он сумел стащить из кухни несколько сухарей. И теперь, достав из кармана сухарь, стал грызть, думая, не безрассудно ли он решился на побег. Эта червоточинка глодала сердце. Теперь он на свободе, но как сумеет ей распорядиться? Вот она свобода — ни колючей проволоки, ни часовых, ни конвойных, ни лагерных порядков — дыши полной грудью, иди, куда хочешь. Но долго ли протопаешь по глухой тайге без еды, без средств самозащиты, в лагерной одежонке? Ножа у него и то нет. Есть железная пластинка с деревянной рукоятью, сделанная из полотна пилы.

Отогнав нерадостные мысли, он пересчитал сухари, их оказалось всего пять, поднялся с дерева и продолжал путь.

Ночь его застала в глухом распадке. Спичек не было, а был осколок драчёвого рашпиля,

кусок бумажной верёвки, а кремень он нашёл на берегу ручья. Но огонь не стал разводить, считая, что ещё не далеко удалился от лагеря.

На следующий день, встав с рассветом, продолжал путь, ориентируясь по лишайникам и мхам, так как солнце было закрыто плотными облаками. Главное, полагал Степан, не потерять ориентировку, а то будешь ходить кругами вокруг лагеря. Однако он был лесным жителем и не боялся, что собьётся с курса, который выбрал.

Перед сном он опять погрыз сухарь, наломал веток, разложил их на земле и прилёг, положив нож под руку. Утомлённый дневным переходом, заснул быстро, но проспал недолго. Проснулся от холода. Тело содрогалось от дрожи, словно его бил озноб. Открыв глаза, Степан понял, что ударил заморозок. Бушлат, штаны, бутсы — всё было влажным. От стужи зуб на зуб не попадал.

Забыв про опасность, стал разводить костёр. Наломав сухих веток, сколько сумел в кромешной тьме, положил в кучку и достал кремень и рашпиль. Искра была слабая, бечёвка, не пропитанная горючим составом, не тлела, сколько он её не раздувал и, промучавшись до рассвета, он так и не развёл огонь.

Побегав, чтобы согреться, по поляне, съев последний сухарь, Степан срезал крепкую ветку и, опираясь на неё, пошёл на юго-запад по седой от изморози земле.

Пройдя несколько километров, резко остановился, почувствовав, что потянуло дымом. Втянув носом воздух, определил, что дым не костра, а жилья. Сердце стукнуло в груди, а тело обдал лёгкий озноб — что сулило ему это открытие? Осторожно раздвигая кусты, согнувшись до земли, перелезая под низко висящими ветками елей и лиственниц, он медленно двигался в ту сторону, откуда ветер приносил запах дыма. В другое время, если бы он не был голоден, он бы шарахнулся от этого запаха, обежал это место за несколько километров, но ему нестерпимо хотелось есть, и чувство голода пересиливало чувство опасности. Дым, пропитанный едва уловимым ароматом того, что варилось в печи, а варилось, несомненно, мясо, — Степан знал, что только от печёного хлеба и мяса всегда из печи далеко чувствуется запах, — был сначала приятен ему. Ему хотелось вдыхать и вдыхать его, он будто насыщался им, но это чувство насыщения быстро пропало, желудок был пуст, и запах стал раздражать его, дразнить. И уже не стало сил устоять перед манящим ароматом, и Степан почти бегом побежал, забыв про страх, лишь бы увидеть, откуда шёл этот кружащий голову дым.

Скоро деревья стали редеть и впереди ослепительно брызнуло светом. Степан подумал, что он выходит на открытое пространство. Так оно и оказалось. Отодвинув ветки кустарника, он выглянул из чащи. На большой поляне, с там и сям растущими деревьями, стояла небольшая рубленная избушка, из низкой трубы курился дымок, который и привлёк внимание Степана своим запахом. На южной стороне к колышкам была привязана бечёвка, на которой вялилась рыба.

«Зимовье, наверное», — подумал Степан и притаился, опустившись на колени и продолжая наблюдать за местностью. Раз топится печка, значит, избушка обитаема, в ней живут охотники.

Ветер дул со стороны избушки и Степан отчётливо различал запах наваристой похлёбки, от которого трепетно раздувались ноздри, а рот забивался слюной.

Около часу, почти не меняя позы, он просидел за кустами, наблюдая за избушкой. Из трубы всё также тёк дым вперемешку с сытным ароматом, и Степан, изведясь, было подумывал, что зря теряет время и мучает пустой желудок. У него одеревенели ноги, онемела шея. Он хотел покинуть своё прибежище, как дверь зимовья открылась и на низкое крылечко выбежала пушистая собака, виляя хвостом и обнюхивая половицы, за ней появился рослый мужчина с ружьём за плечами. Степан порадовался, что он находится достаточно далеко от избушки и что ветер дует в его сторону, а то бы собака его учуяла.