Огонь в океане

Иосселиани Ярослав Константинович

Годжу свернул с обычной дороги и бросился было за мной. Наш бык Годжу терпеть не мог, когда видел кого-нибудь бегущим или падающим. Работа расстроилась.

— Ты зачем балуешься?! — закричал на меня дедушка Гиго. — Бык тебя убить мог!

Он довольно сильно ударил меня по спине муджврой.

– Бык его не догнал, так муджвра сработала, — заметил, скупо улыбнувшись, Хромой Али.

— Садись здесь, рядом, раз не умеешь себя вести.

— Больно тебе, наверное? — участливо спросил Хромой Али.

— Нет, не больно, — коротко

ответил я, усаживаясь рядом с дедушкой. Хотелось плакать, но я сдержался, чтобы не унизить себя слезами перед чужим человеком. Для мужчины считалось позорным плакать из-за боли.

— Я к тебе по делу, Гиго, — заговорил Хромой Али, когда вопрос со мной был улажен. — Ты самый уважаемый человек в Лахири. Не поможешь ли моей семье? Беда грозит нам... Смерть ходит где-то рядом. Я и на поле не могу выйти уже больше недели...

— Что случилось, дорогой Али? — заволновался дедушка.

Я забыл о боли и весь превратился в слух. Али был озабочен и невесел.

— Говорят, приехал мой враг Сорех. Охотится за мной. Он очень опасен, я его знаю. Прошу тебя, будь посредником, предложи ему помириться. У меня трое маленьких детей.

— Постой, мой Али, откуда у тебя может быть враг, ты и зайца не обидишь?

— Эх, добрый Гиго, я-то не обижу, но дед, сто раз ему перевернуться в могиле!.. Он же убил отца Сореха. Теперь Сорех стал взрослым... Вот и пришел взять кровь.

— Да, да, помню, помню... Сорех, говорят, стал злой, как кошка. Ну, попробую... Где его найти?

— Я не знаю. Может, ваш племянник Гелахсен поможет его разыскать...

— Что смогу, то сделаю. Будь проклята наша темнота! — сокрушался дедушка, то и дело по своей привычке сплевывая в сторону. — И приставам и стражникам нет дела до нас, и такой царь не пришел, чтобы запретить наш закон крови.

— Где там запретить, говорят, наоборот, Игнатэ, уезжая в Лечхум, гостил у Сореха и советовал ему, собачий сын, взять кровь, понимаешь? — горячился Хромой Али. — А сейчас такое время, что за убийство и не арестуют. Разве такого пристава можно назвать приставом? Это убийца, только убивает он не своими руками, а чужими.

За изгородью неожиданно и зло залаял наш пес Гурбел.

— Кто-то идет! — испуганно оглянулся на лай Хромой Али.

— Наверное, наши хлеб везут, — вмешался я и побежал к воротам.

Но, к моему удивлению, за изгородью никого не было. Да и вся улица была пустынна. Только Гурбел стоял в конце забора и, глядя куда-то вперед, лаял. Я проследил за его взглядом и опять-таки никого не заметил. Пришлось вернуться обратно на крыльцо.

— Трудно, мой Али, сказать, сколько на своем веку закон крови уничтожил самых сильных наших мужчин. Ох-ох-ох! — покачал головой дедушка, дымя своей трубкой. — Иди домой, никуда пока не выходи. Сореха я знаю, он родственник наших соседей. Придет с поля Гелахсен, схожу к ним. Буду считать себя в раю, если напоследок еще один мир установлю. Иди, Али!

Год назад дедушка

примирил нашего соседа Беткила с его кровными врагами. Все в деревне говорили тогда, что только дедушкино вмешательство решило дело положительно, что Беткил и разговаривать не стал бы с другим, менее уважаемым человеком. Сваны редко соглашались на мировую. Поэтому дедушка после этого случая стал героем.

Тогда же был назначен суд, состоявший из двадцати с лишним человек. В него входили поровну сторонники Беткил а и его врагов.

В назначенный день Беткил, как обиженная сторона, устроил обильное угощение. Лепешки, мясо, арака в обилии были расставлены на столах, полукругом стоявших во дворе Беткила.

Примирители, члены суда, уселись за столы и начали допрос истца Беткила. Беткил стоял, опершись о муджвру и глядя вниз. За все время допроса он ни разу не поднял головы. Позади него, немного поодаль, стояли ближайшие родственники. Они также со всеми подробностями рассказывали об обидах, нанесенных враждебной стороной. Ни Беткил, ни его родственники не принимали участия в угощении.

Суд вызвал свидетелей, проверил показания. Мне тогда надоело смотреть и слушать всю эту длинную процедуру, и я несколько раз убегал от забора, через который следил за судом. А когда возвращался, видел, что допрос продолжался. Только вечером закончилось судебное пиршество.

На другой день точно такая же процедура происходила в доме обидчиков Беткила, и была назначена торжественная присяга.

Все село собралось на Свипфе. Одними из первых, конечно, прибежали туда мы с Ермолаем. Народ напряженно гудел. Все ждали, чем кончится примирение, не будет ли пролита новая кровь?

Наконец все мужчины обеих сторон были выстроены друг против друга. При этом руки у них лежали на рукоятках кинжалов, глаза метали недобрые взгляды. Казалось, одно неправильное слово, опасный жест, и кинжалы засверкают.

Это был действительно очень опасный момент. Такие моменты часто оканчивались трагически. Чтобы избежать нового кровопролития, обычно послом, начинающим дело примирения, выбирался всеми уважаемый человек. И дедушка Гиго был именно таким человеком.

Приговор оказался суровым. Враги должны были заплатить Беткилу цор — выкуп за убийство стоимостью в десять быков — и дать одну десятину пахотной земли.

Объявление суда присутствующие встретили по-разному. Кто ликовал, кто насупился.

Но примирение уже произошло, присяга была дана. Отныне эти два рода должны были забыть о кровной мести.

Так было год тому назад. Вспоминая все это, я подумал, как же бедный Али сможет заплатить Сореху большой выкуп?

Дедушка, видимо, думал о том, как примирить Хромого Али с его врагом, брови его были насуплены.

– Дедушка, я устал,. — вдруг взмолился Ермолай.

— Хорошо, останови, я сяду. — Дедушка встал , с места, выбил о стену дома пепел из трубки, заткнул ее за пояс.