Огонь в океане
Шрифт:
Дедушкины глаза как-то необычно ярко сверкали. Он многократно расцеловал отца и вручил ему несколько медных монет. Большего дать он был не в состоянии.
Потом он расцеловал мать, меня и Верочку и, резко повернувшись, поплелся домой, сгорбившись, тяжело ступая старческими ногами. Провожать нас дальше ему не полагалось.
Я то и дело оглядывался на удалявшегося дедушку. Как ни заманчива была перспектива дороги, как ни интересно было посмотреть место нашего нового жительства, но расставание с дедушкой Гиго было для меня тяжелым горем. Невольно
Дедушка не обернулся ни разу, но я видел, как его сгорбленная спина вздрагивала. Дедушка плакал.
— Идем, Яро! — потянула меня чья-то сильная рука. — Не плакать, а радоваться надо. Ведь ты идешь в Широкие страны! Не у всех на это смелости хватает. А твой отец молодец. Ты ему за это еще не раз в жизни спасибо скажешь!
Меня держал за руку Теупанэ. Его лицо с маленькими, вечно слезящимися глазками дышало весельем и спокойствием. Мне радостно было видеть его именно таким.
Он стал уверять меня, что люди плачут от радости больше, чем от печали. Конечно, расставаться с нами добрым людям не весело, но все знают, что в Широких странах нам будет легче и лучше жить. Ведь мы первые, кто осмелился переселиться в Дали. Если с нами будет все в порядке, то те, кто оплакивает нас сегодня, последуют нашему примеру.
— Я сам скоро приду к вам, так что ты не бойся. Там русские живут, с ними хорошо, — в заключение сказал Теупанэ и пошел вперед, к мужчинам.
Я был благодарен ему за поддержку, но так и не понял, почему не следует бояться, раз Теупанэ скоро придет к нам.
Фигура дедушки уже скрылась из виду. Я повернулся в сторону новой дороги и пошел вперед.
В Жамуже к шествию прибавилось еще немало провожающих. Начались новые крики и причитания.
Наконец мы подошли к мосту через реку Ингур. Здесь мы должны были остаться одни. Долго я обнимал Ермолая, долго обнимала меня бабушка Хошадеде, дяди и тети, знакомые. Но вот настал и конец прощанию.
Отец, мать, я и Вера на руках отца да Реаш прошли по покачивающемуся под нашими ногами мосту. Ингур разделял нас теперь от стоявших и машущих руками родных, близких, знакомых. Криков провожающих в реве реки не было слышно.
Мы пошли берегом вниз по течению. Перед тем как дорога повернула в лесную чащу, я обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на наше село. Оно было разбросано у подножья седых гор и издали казалось беспорядочной кучей камней. Только башни говорили о том, что там живут люди.
Потом и село скрылось из глаз. Мы вошли в темный лес. Здесь пахло сыростью и прелью. Пели птицы. Глухо доносился рев Ингура.
Что нас ждало в Дали, толком никто не знал. Не знал этого и отец. Было только известно, что земли там много, ее не надо покупать, как в других местах. Леса там никем не охранялись. Деревья можно было рубить и использовать по своему усмотрению. От Теупанэ я знал, что там живут русские и что они справедливые, честные люди.
До местийского моста мы дошли без приключений и даже без усталости.
Более сорока башен поднималось над долиной, втиснутой между Ушбой и Тетнульдом — двумя высокими горами. Эти горы были видны из Лахири. Говорили, что это разлученные злыми духами жених и невеста. И действительно, Тетнульд напоминал укутанную белоснежной фатой невесту.
Около моста нам встретился вооруженный, обвешанный патронами человек. Он оказался знакомым отца. После обычных приветствий человек рассказал, что на Бальском перевале засели бандиты и грабят всех прохожих.
— Помогите нам боги! — воскликнула мать. — Надо вернуться домой.
— Никуда мы не вернемся, — властно возразил отец. — Что они могут взять у нас? Мясо тура?.. Так пусть берут!
Накануне нашего ухода из Лахири дядя Еке принес убитого тура. Часть мяса, по обычаю, была разослана соседям. Оставшуюся половину отдали нам.
Весть о том, что наша семья уходит в Дали, достигла и Местии. Не успели мы подойти к околице, как нас встретили люди. Опять слезы, причитания, уговоры не ходить дальше.
Особенно рьяно уговаривал моего отца длинный и худой человек с закрученными вверх усами. Он взял отца под руку и сказал:
— Коция, прошу ко мне в дом, — и показал рукой на едва ли не самую высокую башню в Местии, — хлебом-солью не побрезгуй... Поговорим... Дальше идти нельзя. На перевале бандиты.
— Дорогой Георги, бандиты меня должны бояться, а не я их, — попытался пошутить отец.
Но шутка никем не была поддержана.
— Коция, шутки плохие, время баламутное, погибнуть можно как муха, — сказал кто-то.
— Не упрямься. Подожди у меня несколько дней, пока бандиты уйдут, — настаивал Георги. — Ты сын Гиго, а он всегда был упрям, как вот этот твой спутник.
Он показал на нашего Реаша, который уже успел прилечь на дороге. Реаш был действительно на редкость упрямым.
— Ждать, когда в Сванетии не станет бандитов, — это все равно, что ждать пока Ушба обнимет Тетнульда, — ответил отец, показывая на горы.
— Да, не раньше, пожалуй, — подтвердил кто-то.
После долгих споров и уговоров большинство сошлось на том, что следует нас проводить за Бальский перевал.
— Я сам с бандитами справлюсь, — возражал отец, хотя единственным его оружием был кинжал, обязательная принадлежность каждого свана.
Все же Георги и еще несколько мужчин проводили нас. Всю дорогу они наставляли отца, как вести себя с бандитами, если они попадутся на нашем пути.
Наконец провожатые повернули домой.
Тропа, по которой лежал наш путь, узкой лентой вилась вдоль Ингура, то слегка отдаляясь от него, то подходя вплотную к обрывистым берегам. И тогда мы даже говорить друг с другом не могли, так яростно бесновался внизу в каменных объятиях злой Ингур.
Тропа была узкой, идти можно было только по одному. Когда же она проходила над обрывом, нам, детям, запрещалось смотреть вниз, чтобы не закружилась голова.