Огонь, вода и медные трубы
Шрифт:
Когда говорил ротный, никто не предполагал, что завтра, все сидящие вокруг, будут трупами или раненными. А все так и получилось!
Что самое главное в завтрашнем бою? Оружие! Поэтому автомат был тщательно вычищен и хорошо смазан. Стены траншеи были песчаными и, чтобы песок не попал в автомат, его пришлось обернуть бинтом из индивидуального перевязочного пакета. Как уже сообщалось у меня их было два. Один пакет остался и пригодился позже.
Вечерело. Медленно, но верно, ночная тьма опускалась на землю. Стою на каком-то возвышении и напряженно всматриваюсь в ту сторону, где находились позиции
Местность, по которой предстояло завтра идти, была довольно ровной, только местами виднелись кусты и совсем небольшие неровности почвы. Вот здесь завтра разыграется бой. Здесь найдут свою смерть или увечье мои товарищи. А что ждет меня? Не знаю почему, вдруг на меня нахлынуло какое-то непонятное чувство тревоги и обреченности.
Сразу же в голове возникли стихи:
Что день грядущий мне готовит?Его напрасно взор мой ловит,В глубокой мгле таится он,Нет нужды; прав судьбы закон.Паду ли я, стрелой пронзенный,Иль мимо пролетит она.Стихи это хорошо. «Евгений Онегин» Пушкина, совсем замечательно! И вдруг мне стало совершенно ясно, что стрела мимо меня не пролетит. В предстоящем бою меня ждет смерть. Чем больше размышляю, тем больше утверждаюсь в этом. Теперь мне было точно известно, что завтра меня не будет на этом свете.
Чувство обреченности овладело всем моим существом. Все так же будет на небе сиять Солнце, все так же будут плыть по небу белоснежные облака, трава и листья деревьев будут радовать своей зеленью людей, а меня уже не будет. Есть еще вариант — буду искалечен. Лишусь рук или ног. Тогда лучше пулю в висок. Это лучше чем инвалидность!
Подошел командир роты
— О чем задумался, махновец? — после инцидента с пленным снайпером, ротный называл меня только так. Однако, тон у него в этот раз, был миролюбивым и даже немного отечески добрым.
— Чувствую, всем своим существом, всеми фибрами души, что завтра в бою меня ждет смерть.
— Отбрось эти предчувствия! Надо думать о жизни, о победе. Война очень жестокая вещь. На ней может случиться всякое, но надо думать и надеется только на лучшее. Скажи сам себе — у меня все будет хорошо и увидишь, что все так и будет! С этими словами он пошел к своей ячейке, оставив меня стоять на том же месте и думать о своем.
Подошел старик Зайцев…
— О чем задумался, сынок? — спросил он.
— Вот смотрю в сторону противника и вижу далеко, далеко на самом горизонте кроваво — красную полоску. Она тянется вдоль всей линии горизонта. Думаю, что это дурное предзнаменование! Французский король Генрих Четвертый перед сражением увидел, что Солнце садится в такие же кровавые облака.
— Это дурное предзнаменование! — сказал король
— Что Вы, сир! — сказал ему один из приближенных — это обычный закат Солнца
На следующий день в сражении король был убит! Может и меня ждет такая же участь!
— На этот раз все не так. Солнце давно уже село! Просто фашисты жгут у себя в тылу города и деревни.
Снимаю шинель, расстегиваю хлястик и, вот уже лежу на дне траншеи завернутый в шинель. Приготовился ко сну. Но, что это? Едва закрыл глаза, как передо мной возник фриц, убитый при освобождении города. Совершенно явственно вижу фрица и слышу: — «Не убивай, русс, семья дети!» Мгновенно вскакиваю и ору не своим голосом. Тут же ко мне подбежало несколько наших бойцов.
— Что случилось? Чего ты орешь?
— Фриц! Фриц! Он ко мне пришел!
— Так, где он? Что ты трясешься, как в лихорадке?
— Пришел тот фриц, которого я шлепнул в городе!
— Ты, что с пупу или с глупу? Как убитый может придти! Приснилось тебе все это!
В разговор вмешался Зайцев.
— У нас в деревне был мужик, который еще на той войне, в 14 году, пристрелил немца. Так к нему тоже приходил этот, пристрелянный! Убитый завсегда приходит к своему душегубу! Такой закон! Никуда от этого не уйдешь! Так — то, сынок, тапереча жди его в гости, кажную ночь!
Обращаясь к бойцам, он, примирительно, сказал
— Уж вы его простите, молодой он еще не все понимает! С кажным может быть такое!
Все это так потрясло меня, что до утра не сомкнул глаз. Боялся опять придет этот немец.
Утром принесли водку. Как всегда, ее разливал Хаджиханов. Он делал это таким образом, что большая часть водки, доставалась ему.
— Дай мне твою ложку! — обратился ко мне Хаджиханов — я буду ей разливать водку!.
Ложка у меня была огромная отлитая из олова. Где мне удалось раздобыть ее, уж и не помню. Ее размеры были предметом многочисленных острот бойцов..
К концу этой процедуры было видно, что Хаджиханов с трудом передвигает ноги. Отказываюсь от водки, так как понимаю, что можно потерять контроль над собой
По окончании водочной процедуры, Хаджиханов сильно размахнулся и швырнул мою ложку далеко в кусты.
— Что ты наделал! Как же я теперь без ложки?
— Она тебе больше не понадобиться! Погибнешь ты в этом бою!
— С чего ты это взял?
— Все будем на том свете! Понял? — заплетающимся языком сказал этот виночерпий. На убой нас гонят!
По траншее пробежал старшина и сказал, чтобы все заняли свои места. Рядом со мной, правее, оказался Зайцев. Оглядевшись по сторонам, он тихо сказал: — Все на местах, кроме Пигольдина! На мой недоуменный вопрос, он тяжко вздохнул и горестно посетовал: —Эх! Молодежь, молодежь! Ничего — то вы не видите! Беда с вами, да и только!.
В 12 часов дня ротный подал команду. «Приготовиться к атаке!»
Снять бинт с автомата — дело секунд. Последовала новая команда: — Вперед!
Мы выскочили из траншеи и цепью двинулись на немецкие позиции. В центре нашей цепи шел лейтенант Усталов. Ему было поручено командовать не только своими бойцами, но и нашей ротой. Ротный остался в траншее боевого охранения. Он должен был поддерживать связь с артиллеристами и комбатом..