Ограбление по-беларуски

Липень Пилип

— Вначале завалим охранника. Да и вообще всех завалим. Сразу батальон не приедет. Сначала двоих-троих пришлют, не больше, — Рыгор размахивал бутылкой, — А мы притаимся и хоп! Мешок на голову и в колодец!

Лявон поморщился:

— Лучше обойтись без жертв. Убивать — это гадко. Тем более ради денег.

— Смертной казни боишься?

— Нет, я об этом не думал даже. Неприятно просто. Насилие — это не для меня.

Рыгор наконец понял, что Лявон говорит серьёзно. Не зная, что сказать, он нагнулся и провёл пальцами по ступени, проверяя,

не испачкаются ли его светло-синие джинсы. Пальцы остались чистыми. Рыгор присел. Допил последний глоток из бутылки и опустил её возле мусорки. Тем временем Лявон размышлял вслух:

— Хотя, с другой стороны, какая разница, убьём мы их сегодня или они сами умрут через двадцать лет? Всё равно ведь умрут, и воспрепятствовать этому процессу невозможно, — он помолчал. — Более того, мне сейчас пришла в голову отличная мысль! Можно взглянуть на вопрос по-христиански… Ты же христианин, Рыгор?

Рыгор неопределённо кивнул. Он достал из сумки непочатую пачку сигарет и вылущил её из прозрачной плёнки. Плёнка, намагнитившись, держалась на его пальцах и не хотела лететь в мусорку.

— Ну так вот, по-христиански для души человеческой весьма полезно, чтобы тело умерло пораньше. Вдумайся: чем раньше человек покидает земную юдоль, тем меньше успевает нагрешить. Ведь вероятность того, что однажды он образумится и перестанет грешить, ускользающее мала. День ото дня человек укрепляется и закосневает во грехе.

— Согласен, — заметил Рыгор, с веселья переключившись на пьяную вдумчивость. — По себе знаю — чем дальше живёшь, тем большей скотиной становишься.

— Именно! Но это во-первых. А во-вторых, если человека убить, то получится, что он невинно пострадал — и за это ему многое простится. Чем жесточе убить, тем лучше. Учини над малым сим зверство, и завтра же он будет в раю!

Рыгору наконец удалось выбросить плёнку, скатав её в шарик. Он закурил и протянул пачку Лявону.

— А сам ты готов, чтоб тебя потом черти жарили? В вечном пламени, как говорится?

— В вечном пламени? — Лявон покачал головой, отказываясь от сигарет. — О нет! Вот здесь-то и кроется сладостная изюмина, даже, я бы сказал, смоква. Заметь, мы идём на убийство не корысти ради и не во гневе, но по любви. Спасаем банковских работников от геенны! Души своей не жалеем ради блага ближнего! Кто же мы после этого? Ответ прост: мы святые!

Лявон нарисовал пальцем круг над своей головой. Лицо и поза его были одухотворены и от этого особенно хороши. Рыгор невольно залюбовался. В этот момент дверь открылась и наружу вышла компания мужиков. Они кашляли, пошатывались и громко обсуждали пиво «Крыница».

— Как вам «Крыница», пацаны? — обратился к Лявону и Рыгору один из них, блондин разболтанного вида.

— Я уже давно её не пью, — авторитетно ответил Рыгор. — Бери лучше «Сябар», он получше будет.

— Уважаю! Гуте нахт! — согласно воскликнул блондин, с размаху пожал Рыгору руку и неуклюже побежал за удаляющимися друзьями. У дороги он их нагнал, и оттуда донёсся смех,

громкий чих и пение хором: «Майн либхен, гуууте наааахт!» Лявон и Рыгор переглянулись. Рыгор встал и стрельнул окурком в мусорку.

— По-немецки, что ли, поют? Вот черти… То у них тихие песни, то громкие. Пошли, что ли, ещё пивка возьмём? И по пицце?

Они вернулись в бар. После вышедшей компании остался пустой столик в самом углу буфета, Рыгор указал на него Лявону, а сам пошёл к стойке. Через несколько минут он вернулся с двумя бутылками «Сябра».

— Ты какую пиццу любишь? Там есть с сыром, а есть с колбасой.

— Спасибо! — Лявон вяло улыбнулся и мотнул головой. — Я не голоден, бери только себе. Если вдруг окажется очень вкусно, угостишь меня кусочком.

— Да? Ну как скажешь.

Рыгор помахал буфетчику рукой, и тот кивнул ему в ответ. Лявон подумал, что жест Рыгора означает отказ от второй пиццы. Рыгор сел и достал из кармана джинсов маленький гаечный ключик, пояснив, что размер 13 идеально подходит для откупоривания пробок. Он передал одну бутылку Лявону и призывно поднял свою, глядя ему в глаза. Они чокнулись за знакомство. Рыгор отпил несколько глотков, крепко поставил бутылку на стол и спросил, явно настраиваясь на основательную беседу:

— Ну расскажи, Лявон, кто ты? Чем живёшь?

— Да нечего особо рассказывать… — собираясь с мыслями, сказал Лявон. — Студент, учусь в институте. Живу в Кунцевщине, у тётушки, на третьем этаже. Читать люблю.

Не зная, о чём ещё сказать, Лявон умолк. Он опустил бутылку на стол, так и не отпив ни глотка. Ему уже хотелось спать. Но у Рыгора настроение было активное. Он хлопнул Лявона по руке и засмеялся, непонятно чему:

— А я автослесарь! Работаю! Живу у тестя с тёщей! Музыку люблю! — он хохотал.

Лявон подумал, что тот хохочет над его, Лявона, описанием себя и пародирует. Это ничуть его не обидело, так как он прекрасно осознавал всю скудность нарисованной автобиографии. Буфетчик поднёс две большие пластиковые тарелки с пиццами. Оказывается, Рыгор вовсе не отказался от второй, но намеревался съесть обе, «потихоньку», как он выразился. Он тут же принялся жевать. Пиццы были куплены в магазине, разогреты в микроволновке и щедро политы майонезом. Лявон подумал, не съесть ли ему кусок.

«Нет, не хочу пиццу. Но как хотелось бы мне стать на несколько минут им — Рыгором! Проникнуть в его тело, ощутить майонез на его языке, пивную пену на его губах, тяжесть его навалившегося на стол живота, увидеть мир из его глаз. Как обидно, как унизительно, что наши возможности столь мелки и бедны. Общение, наблюдение, прикосновение — это всё, чем доступен нам другой человек. И если даже предположить, что взаимопроникновение друг в друга не имеет смысла из-за нашей одинаковости, то утешительна ли эта мысль? Нет, не утешительна… Взять хотя бы его форму ногтей, каково иметь именно такие ногти? Этого я никогда не узнаю», — так размышлял Лявон, наблюдая за жующим Рыгором.