Огуречный бизнес попаданки
Шрифт:
Ни я, ни Гертруда никогда прежде не видели нашего влиятельного соседа, но сестра полагала, что узнать его не составит никакого труда — он непременно должен выделяться среди прочих особой статью и роскошью наряда. Но она ошиблась.
Первый мужчина, с которым мы повстречались на лестнице, был одет именно так, как, по ее мнению, и подобало одеваться герцогу, занимавшему важный пост при королевском дворе — под накинутым на плечи плащом был виден парчовый камзол, украшенный тонкими кружевами, а пучок перьев на широкополой шляпе был скреплен украшением с большим рубином. А в том, что это был именно рубин, а
Он не понравился мне. У него было пугающе-хищное выражение лица, а от взгляда, которым он окинул нас, мне стало страшно.
— Добрый день, сударь! — проворковала Труди.
Его взгляд задержался на ее лице, потом спустился ниже. Но одета сестра была весьма целомудренна, и он, должно быть, не увидел того, что хотел, и губы его дрогнули в усмешке.
— Добрый день, сударыни, — голос у него тоже был неприятным.
Он чуть приподнял свою шляпу, приветствуя нас, и Гертруда улыбнулась ему так широко, как только смогла.
А я даже подобия улыбки выдавить из себя не смогла.
— Прошу вас, ваше сиятельство, вот сюда! — подлетел к гостю месье Дижо.
Ваше сиятельство! Так обращались не к герцогам, а к графам. Значит, это был не наш сосед, а кто-то из его друзей или свиты. Признаться, я вздохнула с облегчением, а на лице сестры появилось разочарованное выражение.
Но облегчение я испытала напрасно, потому что сам герцог Клермон понравился мне еще меньше, чем его спутник.
Он вошел в здание чуть позже, и вот тут-то сразу стало понятно, что это именно он — по той почтительности, с которой обращались к нему все остальные. И для того, чтобы выделиться в толпе, ему вовсе не потребовались ни яркий наряд, ни вопиюще-дорогие украшения.
Его дорожная одежда была черного цвета. И мне показалось, что таким же темным и мрачным было его загорелое лицо. Он был высокого роста, и от всей его фигуры веяло силой и властью.
Он поднимался по лестнице нам навстречу и не посчитал нужным посторониться, чтобы нас пропустить. А когда Гертруда с ним поздоровалась, он сделал вид, что этого не заметил. Он ничего не сказал ей в ответ, не наклонил голову и даже не приподнял шляпу, как того требовал этикет. Он просто не счел нас достойными своего внимания. И по сравнению с этим поведение его спутника-графа теперь уже казалось мне образцом учтивости.
— Ну что, теперь ты довольна? — спросила я сестру, когда мы вернулись в нашу комнату.
Но тут же пожалела о своих словах, потому что щеки Труди и так пылали от стыда.
— Ох, Лора, — вздохнула она, — неужели ты думаешь, что мне нравится так заискивать перед этими вельможами? Конечно, нет! Но что нам остается делать? Я слишком рано поняла, что сильные мира сего никогда не сочтут нас ровней. Когда я была чуть моложе тебя, я была уверена, что выйду замуж по любви. Я любила Антуана Уилсона, а он любил меня. Так что же могло нам помешать? Но так было только в моих мечтах. А действительность оказалась совсем другой. Но его отец не разрешил ему жениться на мне, так же, как и отец Клода Дэвиса не счел тебя ровней своему сыну.
В ее голосе звучала боль. И когда сестра села на кровать,
— Нам ясно дали понять, что общество никогда не забудет о низком происхождении нашей матери. Возможно, если бы наш отец был очень богат и был бы не простым шевалье, а хотя бы графом, всё было бы совсем по-другому. Но я и сама совершила ошибку. Когда Антуан женился на другой, я в отместку ему приняла предложение Шарля Сандерса, который занимался торговлей лесом. Тогда он был богат, и я хотела найти утешение хотя бы в красивом доме и дорогих нарядах. Но сделала только хуже. Если в нас с тобой дворянской крови хотя бы половина, то в моих детях их только четверть, и они будут еще более презираемы светским обществом, чем мы с тобой. А Шарль не сумел сберечь даже того, что имел. Он проиграл всё свое состояние, и у него не нашлось денег даже для того, чтобы заплатить врачу, когда он заболел холерой. Я вернулась в дом отца как побитая собака. Что я могу дать своим детям?
— Поддержку? Любовь? — подсказала я.
Она грустно улыбнулась:
— Какая же ты еще глупышка, Лора! Любовь в нашем мире ничего не стоит. Разве ты еще не поняла? Мне становится страшно при мысли о том, за кого может выйти замуж моя дочь. За мельника? За кузнеца? Спать на набитом сеном матрасе. Есть грубый хлеб с отрубями. Стирать белье своими руками. Я вижу, дорогая, как ты стараешься, и мне бывает стыдно, что я никак тебе не помогаю. Но я не могу! Правда, не могу! Всё это выше моих сил.
Труди замолчала, когда раздался стук в дверь.
— Войдите! — крикнула я.
Дверь распахнулась. На пороге стоял хозяин гостиницы.
— Простите, сударыни, что вынужден вас потревожить, но дело в том…, — он замялся, и на губах его появилась виноватая улыбка. — Дело в том, что его светлость герцог Клермон пожелал занять весь третий этаж. А он — тот человек, которому я не могу отказать. Поэтому простите великодушно, но я вынужден просить вас переселиться этажом ниже. Комнаты там скромней, но надеюсь, что вам в них тоже будет удобно. И платить вам за них придется меньше.
Это было еще одно унижение, которое мы вынуждены были стерпеть. И оно оказалось той последней каплей, что могла вынести Гертруда. Сестра закрыла лицо руками и зарыдала. Но даже это не смягчило сердце месье Дижо.
— Я вынужден настаивать, мадемуазель, — теперь он обращался уже ко мне, — чтобы вы начали собирать вещи прямо сейчас. Его светлость настаивает, чтобы все помещения освободили немедленно.
Я сжала кулаки. Я уже ненавидела герцога Клермона!
Глава 18
Номер, в который мы переселились, был довольно скромным и состоял из двух маленьких комнат. И если я сама была этому даже рада (он будет обходиться нам куда дешевле, чем прежний), то Гертруда из-за этого сильно переживала. Она долго не могла заснуть. Я слышала, как скрипела ее кровать, когда сестра ворочалась с боку на бок.
Поэтому когда мы утром проснулись, Труди еще спала, и я не стала ее будить. Мы не стали даже завтракать в гостинице (я была еще слишком зла на месье Дижо, хотя и понимала, что отказать герцогу он не мог). Зато полакомились вкусными пончиками у палатки сладостей на Ратушной площади. А потом отправились в обувной ряд.