Ох уж эта Алька

Мачальский Дмитрий Викторович

В пятый раз загремели ужасные трубы. За спиной царя стоят волкоголовые. Развеваются волчьи хвосты на башлыках. Скалятся волчьи пасти на шлемах сотников. Среди них стоит и Бито. Теперь он зовётся по-местному - Бетоит, и он - телохранитель царя. Приближён и обласкан. И горд наверное... Дурачок! Не ты охраняешь царя, но тебя охраняют подле него, не спуская глаз. И у меня нет выбора. Есть только воля Царя. Воля Бога! И так будет всегда...

В шестой раз грохнули трубы и смолкли. Показалось, даже воздух замер в ожидании. А сердце сжалось в предчувствии беды. ЧЁРНОЙ

БЕДЫ! Нельзя звать того, кто сам зовёт меня во тьме. Нельзя... Но выхода у меня нет. Вы не оставили мне выбора - цари, мудрецы, воины. Вы так хотите... На то воля ваша... На то воля Бога... Так получите её!!!

– ЗМЕЙ, ГДЕ ТЫ?!

– Я СЛЫШУ ТЕБЯ! Я ИДУ К ТЕБЕ!!! ТЫ НАШ-Ш-ША...

И вместе с последним словом сама земля вздохнула и опала, будто сбросив с себя надоевшие человеческие оковы...

Проснулась Алька от звуков страдания. Она открыла глаза и поняла, что это не она - это за стенкой. Там страдала скрипка, которую кто-то жестоко мучил. Алька с минуту терпела, потом не выдержала и, откинув одеяло, прыжком соскочила с кровати. Ага! Думала, что соскочила... Все мышцы взвыли так, что заглушили даже мучения скрипки.

– Ой-йг-пт-дн!
– вырвались сквозь сжатые зубы одни междометия.
– "Я что вчера, вагоны разгружала?!!" - Она повалилась обратно и дала себе время отдышаться. И только окончательно придя в себя, осторо-о-ожненько так стала на пол.

Из окна вливалось бодрое ясное утро, освещая знакомую уже обстановку. Комната была Мухина. Кровать тоже... "Интересно, - налетели игривые мысли, - как я здесь оказалась? И в пижаме? Тоже, наверное, Мухиной. Хи-хи... Так! Хорош дурью маяться. Перво-наперво, что вчера было? Ага... ага... Так. Вроде никого не убила... Не, ну щас испра-а-авим! Сколько ж можно издеваться?!"

Она встала, вделась в тапочки (о-о-о!), проковыляла через комнату и осторожно высунула нос за дверь.

"Ну, ессстестно!"

Там сидел Муха и сосредоточенно, как Мюллер из пастора Шлака, добывал из инструмента звуки. Вот он приостановился, вселив в Алькину душу призрачную надежду, примерился, сделал пробный "запил", удовлетворился полученным результатом и врезался в несчастный инструмент по полной. Альку тряхонуло:

– Женька!!! Ты озверел?!

Муха от неожиданности подпрыгнул и чуть не выронил скрипку. Поймал и замер - "чисто вкрав чогось", - глядя перепуганными глазами на Альку. В наступившей тишине стало слышно заманчивое шкварчание на кухне.

– Фух...
– перевёл он дух, - Так и... кхм... можно! Я думал, ты спишь.

– Под твою музыку, п-п-паганини?!

– Действительно, - появилась в дверях кухни Ирина Михайловна, - сыграл бы что-нибудь приятное?

– Та я всё забыл уже...
– застеснялся Муха.

– Ну прям - забыл!
– Ирина Михайловна вытерла руки о передничек.
– А этот... ну твой любимый?

– Та я не смогу-у-у, - попытался увильнуть Муха, но было поздно.

– Так-так-так!
– Алька окончательно вылезла из спальни.
– И шо за "любимый"?

Муха,

как по учебнику психологии, изобразил крайнее замешательство - бегающий взгляд, бегающие пальцы. Смог бы, то и ноги сделал... бегающие. Выручила бабушка.

– О, это Женька у нас такой особенный - все моцартов учили, а ему мелодию из фильма подавай, из этого... как его?

– "Большое космическое путешествие", - хмуро подсказал Муха.

– Да! Вот... Преподаватель так впечатлился, что даже на экзамен за первый год вынес. Представляете, Аленька, все над стандартной программой страдают - этюды, сонаты, прелюдии - в общем, классика. Скучища смертная! Только и удовольствия, что родителям выступление собственного чада посмотреть. И тут Женька выходит, серьёзный такой, и объявляет: "Композитор..." Как его?

– ...Рыбников, - буркнул Муха.

– ...Вот-вот. "...Музыка из фильма "Большое космическое путешествие"". Всем уже стало интересно. А он так - паузу выдержал - и заиграл... Вы не представляете, Аленька, как ему хлопали!

"О-йо-йо-йо, какие мы оказывается романти-и-ичные! Женька, ты открываешься мне в каком-то экзотическом виде..."

Алька под бабушкин рассказ забралась с ногами на диванчик и теперь моргала оттуда на Муху восхищенными глазищами: "Ну-у-у?"

Тот подвинулся от этого взгляда вправо: "А?"

"Дъ-а-а-а", - продолжали настаивать её глаза.

Муха попробовал увильнуть влево: "Э-э-э..."

"Та-а-ак!" - взгляд её посуровел.

– Н-н-ну ладно, - сдался он наконец, - попробую.

Алька обрадовано заелозила, устраиваясь поудобнее. Бабушка прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Все замерли. Муха поднял скрипку, потренькал, типа - настроился, приставил смычок и, предвкушая "минуту позора", начал.

"Ка-ак будто по ступенькам,

всё вы-ыше и вперёд", - тихо и нежно вступила скрипка.

Алька слушала и даже не поняла когда, на какой ноте, в душе стало зарождаться странное щемящее чувство, словно ожидание чуда.

"И-из детства постепенно

нас ю-уность уведёт", - скользила, как на крыльях мелодия.

Она будто вела за руку, приглашала в это чудо, и Алька до боли в сердце потянулась за нею, вспоминая и боясь упустить то чувство, что однажды уже захватывало её душу. А мелодия, словно поймав ветер, рванулась ввысь:

"И снова... у порога...

решать... куда шагнуть", - будто сильные крылья с каждым тактом взбивали воздух, оставляя позади тесную Землю, вынося в настоящий бесконечный простор.

Алька перестала видеть вокруг, перестала ощущать себя, осталась только душа, которая вслед за мелодией расправляла крылья и рвалась на волю.

"А нас... позвал в дорогу...

далёкий... Млечный путь!" - распахнулась перед ними Вселенная и вместе с нахлынувшим чувством бесконечной свободы, Алька вспомнила, когда впервые "летала"...

Отзвучала последняя надрывно высокая нота и Муха отложил скрипку на стол. Только тогда он решился взглянуть на Альку. Та сидела всё так же, с ногами на диванчике и... светилась!