Охота на демиурга
Шрифт:
– На самом деле её зовут Рилия, - Гром приветливо улыбнулся и, подойдя ко мне, сам взял свою дочь на руки.
– Просто она пока не выговаривает букву "р", да, Рил?
– Мне больше нлавится - Лил!
– ответила девочка, важно вздёрнув нос. Мы с Громом засмеялись.
– Рад, что ты всё-таки добралась до Лианора, Линн, - сказал эльф.
– Ты уже виделась с Аравейном?
– Да, - я кивнула.
И тут Эдигор, услышав наш разговор, переспросил:
– С Аравейном? Вы шли в Лианор к нему, Линн?
– Да, - я опять
– А я - Дрейк!
– и протянул мне руку.
– Очень приятно, леди Линн!
– Я вовсе не леди, - ответила я, засмеявшись, и пожала его руку.
– Ты можешь называть меня просто Линн.
Дрейк важно кивнул и улыбнулся. С этими нарисованными усами он был похож на сытого, довольного котёнка.
Какие замечательные дети. Жаль, что у меня таких никогда не будет.
Потом малышка Рил - или, как она сама предпочитала себя называть, Лил - предложила нам с императором присоединиться к рисованию "моля". Нет-нет, не моли - моря. Небо и солнце были уже почти готовы, когда мы пришли, оставалась вода, кусочек берега и какой-нибудь корабль.
Я всегда сносно рисовала. Не хорошо и не плохо - просто сносно. Особым талантом не блистала, но вполне могла изобразить что-нибудь, в том числе корабль. И в этот раз я вызвалась нарисовать на воде, которую раскрашивал Эдигор, какое-нибудь плавающее средство.
– Линн, - засмеялась Мика, увидев, какой корабль я нарисовала, - разве паруса бывают красными?
– Не красными, - я улыбнулась.
– Алыми. На моей родине есть такая сказка - "Алые паруса". Хотите, расскажу?
Дети закивали, а я, усадив себе на коленки Лил, прижалась подбородком к светлой макушке девочки и начала рассказывать.
Это была моя самая любимая сказка. Сказка о любви, верности и вере. Сказка о сотворённом своими руками чуде.
Я всегда мечтала написать такую же прекрасную сказку. А вместо этого наградила вечным проклятьем и саму себя, и маленькую Тень, и других людей...
Дети слушали меня с тихим благоговением, открыв рты, как птенцы, ожидающие, когда их покормят. И я кормила... кормила удивительной, доброй, живой сказкой, которую мне никогда не рассказать собственным детям.
– "Здравствуй, Ассоль!
– скажет он.
– Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в своё царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет всё, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слёз и печали".
Эти слова я помнила наизусть с самого детства. И теперь, рассказывая сказку про Ассоль для Лил, Мирея и Дрейка, мне казалось, что я вернулась туда.
А потом я вдруг посмотрела на Эдигора. И вздрогнула всем телом, когда увидела выражение его глаз. Словно сама Ассоль вдруг выглянула из их глубины - Ассоль, встретившая наконец своего
И ещё я поняла одну вещь.
Моя любимая сказка помогла мне осознать, что я по-прежнему люблю Игоря. Или Эдигора - это неважно. Неважно, как тебя зовут - в этом или другом мире, в обличье ты человека, орка или эльфа. Это всё неважно, потому что душа остаётся прежней.
А любят не телом - любят душой.
Прописные истины, скажете вы? И будете правы. Но одно дело - знать эти истины, как знаешь в детстве теоремы по геометрии, а совсем другое - изучить доказательства этих теорем, понять и осознать.
Знать и понимать - разные вещи.
И уходили мы от Мики, Громдрейка и их детей, пребывая в смятенных чувствах. Мы оба. Я держалась за его локоть, грязными от краски пальцами пачкая венценосную рубашку, шагая по лестнице... куда?
Я так и не поняла, как мы очутились на каком-то балконе почти на самом верху башни. Далеко за горизонт уходило небо, внизу лежал город, заключённый в кольцо императорского парка, а за городом - лес, казавшийся сейчас бесконечным, бескрайним и живым.
Некоторое время мы просто стояли у перил, любуясь видом, а потом Эдигор развернул меня лицом к себе.
Глаза у него горели, и под этим взглядом я плавилась, как маленькая свечка.
Одну руку император положил мне на талию, а другой с нескрываемой нежностью и каким-то нетерпением погладил по волосам.
– Знаешь, я всё время думал - что со мной не так, почему за всю свою жизнь я ни разу никого не полюбил?
– прошептал Эдигор, наклоняясь к моему лицу.
– И только теперь я понимаю, что ждал тебя. Всю жизнь ждал тебя, Линн.
Я больше не могла - бросилась в его объятия, обвила руками шею, прижалась всем телом, чувствуя, что под ногами больше нет опоры, что меня отрывают от земли, крепко-крепко обнимая и жадно целуя...
Это были губы моего мужа. Его мягкие волосы, его крепкая шея... Только сам он больше не пах свежеиспечёнными булочками. В этом мире не пах.
Я буду любить тебя всегда. Вечно. В любом мире. В этой и другой жизни. Потому что это - ты, твоя душа, такая родная и тёплая...
... А потом Эдигор оторвался от моих губ и, улыбнувшись, погладил по щеке, прошептав:
– Я просил у тебя только один сон, Полина. Один сон, а не целую жизнь...
За пределами повествования
30 числа второго летнего месяца сего года, ровно в полдень, императрица Мариника родила наследника нашего, названного Эдигором в честь отца-императора.
В день и час рождения Эдигора ко двору прибыл самый известный маг, Аравейн Светлый, и изъявил желание быть личным наставником наследника. Император с радостью принял предложение мага.