Охота на единорога

Енцов Юрий

В Венеции я решил предпринять путешествие, окончившееся для меня знакомством с тобой Великий король…

Все это де Кастро рассказал пока слон плавно бежал по дороге к королевскому заповедному лесу. Странные звуки его языка беспокоили погонщика и он время от времени украдкой заглядывал в беседку, где под тяжелыми парчовыми портьерами восседали король и его звездочёт.

Асмана же речь де Кастро ничуть не смущала, он часто вклинивал в рассказ слова и выражения из языков королю неведомых, но угадываемых вследствие необыкновенной близости, которую умел создать вертлявый человечек с манерами, поначалу казавшимися странными, но когда к ним привыкает взгляд

и слух, все становилось на свои места.

Езда в королевский заповедник была довольно долгой. Это место располагалось в предгорьях короткой и довольно пологой горной гряды, которая как бы случайно по небрежности верховного существа, находилась в монотонной волнообразности Калистанской равнины. Горный кряж, одиноко паривший здесь не отличался крутизнами и имел только одну скалу напоминавшую уменьшенные копии пиков Памира, что располагался далеко на севере. Она прозывалась Лабан-Рош. Но и её хватало, чтобы помешать южным ветрам нести влагу далее вглубь материка, воздушные росы оседали на склонах Лабан-Роша (что в переводе с местного наречия то и значит) и южные склоны горной гряды т. о. были постоянно орошаемы по прихоти Аллаха или по случайности и земные владыки близлежащих мест облюбовали кряж давно. Их привязанность к нему как к месту охот была давней.

На нескольких тысячах десятин благодатного леса перелесков и степей водилась всевозможная живность. И если леса округи находились в ведении королевских вассалов, которые были вправе делать с порубщиками что угодно, то растительность Лабан-Роша находилась в ведении «Королевского Лесничего, который строго наказывал всякого, кто смел посягать на неё: срубившему сук — отсекали руку, срубившему дерево — голову.

Что касается живности, то тут самовольщик подвергался традиционной казни посредством бросания нарушителей в клетку с шакалами. Казнь довольно жестокая, однако король Асман, не смотря на своё необыкновенное человеколюбие не отменил её, по той простой причине, что не знал о существовании этой стародавней традиции. Возможно, узнай он о ней, она прервалась бы, но этот пробел в изучении юриспруденции собственной страны, привёл к тому, что обычаи травить браконьеров шакалами просуществовал в Калистане ещё несколько столетий и был отменён только английским генерал-губернатором, да и то только после того как потомок королевского лесничего по недоразумению казнил старинным способом юного лейтенанта, приходившемуся генерал-губернатору племянником.

Но не будем забегать, вперёд. Последствием строгих обычаев — в те времена в Калистане ещё не делали разницы между обычаем и законом — было необыкновенное обилие живности в заповедном горном лесу. Звери тут не боялись человека, который обычно приходил к ним с миром. Только звук королевского рога заставлял их трепетать, да и то, положившись на быстрые ноги, можно было сохранить свои жизни и льву и оленю. Лабан-Рошская пуща была довольно обширна и скрывала самых быстроногих. Королевская охота т. о. не превышала естественного ущерба живности горного леса.

Неопытный глаз мог бы принять скалу Лабан-Рош за те каменистые кручи, что подпирают небо в местах назначенных свыше. Но взгляд человека знающего, различал, что это лишь большой камень, лежащий на равнине, которая в свою. очередь, и не равнина вовсе, а чередование пологих холмов и ложбин. Сие весьма подходит и для земледелия и для содержания небольших стад. Скотоводы, пренебрегающие обработкой земли, предпочитают равнины гладкие как стол, по которым их стадам, удобно течь, повинуясь смене погоды и собственным смутным прихотям.

Людям

же тяготеющим к оседлости, прихотливые изгибы поблескивающего кремнием ландшафта, куда милее. Ибо к участку степи трудно привыкнуть, её пейзаж повсюду одинаков и состоит, по большей части, из земли и неба, если простоит более сезона одинокая былинка, к которой привыкает взор, то и она высохнет и надломится и потому единственный ориентир и примета — для кочевника равнины — это её край, там, где она кончается, переходя в предгорья или во владения враждебного соседа».

Королевский кортеж на слонах и верблюдах приблизился к границе заповедника, она не была очерчена — эта граница. Заповедник начинался постепенно: ведь не объяснишь его пугливым обитателям, что за черту заходить не следует.

Охотники приблизились реке, она начиналась на Лабан-Роше и петляя приближалась к городу, из которого они выехали; на пути до заповедного леса приходилось — дважды пересекать её воды. А на пути обратно — это даже были одни и те же воды: сбегая по уклону, потоки: достигали второго моста одновременно со спешащими путниками. Это было установлено опытом. Однажды король приказал высыпать в реку мешок розовых лепестков, и на подъезде к городу, переходя мост, увидел, как, первые розовые чешуйки, набухшие в, холодных струях, проносятся под каменным мостом.

Таким образом город — столица Калистана — находился в том самом месте, где встречались торопливые путники, выбравшие, самый удобный сухопутный маршрут и быстр воды горной реки, текущие самым для неё удобным, но не самым коротким маршрутом. Случайность или нет — никто, сказать, не мог, поскольку мало кто задумывался над этим.

Король увидел среди зеленолиственных крон золотую кровлю охотничьего загородного дворца, который не был обнесён стеною, он стоял на скалистом возвышении, на островке, образованном всё той же рекой и был надёжно защищён от неожиданного нападения извне, бурлящей водой. Как-то раз — на памяти стариков случился сель после необыкновенно долгих и обильных дождей, вода снесла много чего ниже по течению реки, но постройки на том месте, где ныне располагался охотничий дворец — остались целы.

Так говорили старики.

Слон задвигал ушами, узнавая знакомые места, что сулили отдых, и даже попытался затрубить от избытка чувств, но погонщик уколол его специальным криком и прикрикнул. Послушным гигант повинуясь бесправному рабу успокоился и только радостно вздыхал предвкушая окончание пути и скорое купание, кормление и отдых.

Егеря, и дворцовая обслуга, встречала короля за полверсты. Прежде его пытались встречать аж за границами заповедника, но это выражение верноподданических чувств показалось Асману чрезмерным.

Грохнула пушка, толстостенный железный, и, к тому же, перевитый обручами кувшин, с китайским порохом внутри. И Асман переехал на своём слоне по скрипучему мосту сделанному из стволов вековых буков скрепленных особым способом в окруженный полукольцом буйной зелени двор.

Слон, выполнив команду, опустился на колени и король вместе со звездочётом сошли, на землю.

В отличие, от городских дворцов, где Асман проводил большую часть своего времени, этот загородный — был куда меньше, хотя ничуть не уступал в отделке и убранстве. Тут была и дворцовая флигельная мечеть, её минарет пронзал крону деревьев, полный штат прислуги, разве что без палача и звездочёта. Но, тем не менее, король ни разу не задерживался надолго в этом своем жилище. Его всегда влекло на ночь город, даже когда он не был ещё женат — в тесноту и многолюдье.