Охота на кавказских мужчин
Шрифт:
Хочу посидеть с тобой вместе на лавке
и семечки около часа погрызть.
Душа твоя просит и требует правки.
Пускай распадется на части корысть.
И эти куски побегут по дороге,
в пути превращаясь в добро и тепло.
Слова "о закрой свои бледные ноги"
мне в школе однажды учить повезло.
Учитель вбивал нам в умы эту строчку.
Я думаю ныне легко о тебе.
Приди ко мне ночью в закрытой сорочке.
Давай
Поборемся вместе с земной круговертью.
Напишем совместно поэму и стих.
Любовь – это брак между жизнью и смертью,
в котором ребенок рождается их.
* * *
Манчестер Сити ныне в моде.
С врагами бьется Гюндоган
всегда и при любой погоде.
Ведет команду капитан.
Удар наносит щечкой, пыром.
Идет сражение вовсю.
Болеют люди по квартирам.
Они за четкую стезю.
За пас, пенальти и обводку.
Борьбу на каждом пятаке.
На стадионе глушат водку
фанаты или вдалеке.
А клуб любимый чемпионом
готовится в Европе стать.
Блеснуть звездой и небосклоном.
Внести в ворота мяч опять.
Подкинуть истину такую,
чтоб я кричал во тьму веков:
Манчестер Сити атакует
одиннадцатью игроков!
* * *
Заимев в Костроме капусты,
Цой в пивбар в шесть утра зашел.
Человеку в нем было пусто.
Цой присел за такой же стол.
Он купил костромского пива
и фисташек немного взял.
Усмехнулся легко и криво.
Вспомнил Воланда, свиту, бал.
Там ему довелось кружиться
с Маргаритой в глухой ночи.
Бородатые плыли лица,
и точили ножи хачи.
Их вокруг становилось больше.
Их базар шел пешком о том,
что Литва, голова и Польша —
это окунь, карась и сом.
Речь текла хорошо и сильно,
унося своих рыб – слова.
Цой включил на мобильном фильмы.
В них росла высоко трава.
А под ней кусты и деревья
не могли разглядеть себя.
Окружали их все деревни,
мясо коз и овец рубя.
Разделяя на части туши —
песни Город и Перемен.
Цой свои успокоил души.
Взял одну ненадолго в плен.
У других потребовал выкуп.
Получил ничего от душ
и захваченную на пику
насадил словно царь и муж.
И спалил ее тело в сердце —
Крематории и Кино.
Захотел
потому посмотрел в окно.
В нем увидел поля без хлеба:
лопухи или ковыли.
Виктор Цой – остановка в небе
самолета, чтоб все сошли.
* * *
Рембо купил стихи Верлена
однажды утром в Шарлевиле.
– Стихи Верлена есть полено, —
и человека на могиле
Гюго он вырезал ножовкой
и оживил словами древо.
Спустил штаны, надел толстовку.
Поставил песнь Адам и Ева
в своем мобильном телефоне.
Курнул с Верленом деревянным
сигары Ситизен и Сони.
Побыл с поэтом очень пьяным,
дешевым, вымученным, сирым.
– Во мне искусство будет долго, —
на хлеб накинул дольку сыра.
Сходил в кино на "Друг мой, Колька!..",
где он с Верленом целовался
и обнадеживал поэта
словами мы станцуем сальсу.
Смотрели ночью на комету
и выдыхали воздух бренно.
А чуть позднее на пределе
и на софе одновременно
друг друга сзади поимели.
* * *
Настали вдруг самоубийцы.
Переступили за порог
и показали свои лица.
Пришел ко мне с утра Ван Гог.
Нарисовал меня в блокноте,
и стало очень хорошо.
Ван Гог теперь всегда в полете.
И признан гением еще.
Ему партеры рукоплещут,
когда кино его идет.
Ван Гог свои пакует вещи.
Вставляет трубку себе в рот.
А та дымит и задается
вопросами о бытии.
На ложку меда – бочка дегтя.
Я отдыхаю на НИИ.
От пива горького балдею
и говорю себе о том,
что вешаются не за шею,
а за прохладу, день и дом.
* * *
Я говорю себе: пора взрослеть, —
когда один сижу в кафешке,
из окон виден только лишь на треть.
Пью пиво и грызу орешки.
Смотрю порою на большой экран,
где с Арсеналом бьется Челси.
Ведь у мужчины между ног стоп-кран.
А сами ноги – это рельсы.
По ним бегут на гору поезда.
Везут людей, а также грузы.
Пускай горит над городом звезда.
Ей радуются белорусы.
Они за Гомель произносят тост
над головами и под небом.
Я оставляю в инстаграме пост.