Охота на кавказских мужчин
Шрифт:
* * *
Израиль покрывает тонировкой
свои и палестинские очки.
В квартире небольшая обстановка.
Тетради, сигареты и значки.
Допитое до дна живое пиво
и холодильник за диваном Орск.
По улице иду неторопливо.
Смотрю направо – там стоит киоск.
Смотрю налево – там бежит дорога,
ведущая к базару своему.
Мне хочется вина испить из рога.
Покаяться
Купить арбуза, сока и сгущенки,
но я беру печеночный паштет.
Вхожу затем в пространство кинопленки.
Внутри нее сажусь в кабриолет.
Веду его уверенно как профи
и уезжаю в виртуальный край.
А что есть разум? Парагвайский кофе.
А что есть чувства? Уругвайский чай.
* * *
Америка – антоним США.
Внутри нее мешаются китайцы
с одной национальностью – душа.
По Бостону бегут лисицы, зайцы.
Бизоны, крокодилы и табу
на перевозку тола и тротила.
В кафе Аляски все берут борьбу
меж пьесами Шекспира и О'Нила.
Заказывают смысл и правду книг
Толстого, Брехта и Хемингуэя.
Армения – верховный самый пик.
К нему ведут скамейка и аллея.
С любимой долгосрочный поцелуй
и сахарная в двух ладонях вата.
Название любви моей – Ануй.
Она волшебна, сказочна, крылата.
Живет она пока что в голове,
но после будет жить на небосклоне,
раз в фильме Я шагаю по Москве
играют Шварценеггер и Сталлоне.
* * *
В Ахалцихе огромная жара.
Деревья шелестят своей листвою.
По улице шныряет детвора.
Проносится звезда над головою.
Уходит в голубые небеса.
А я сижу на лавочке с Геворком.
Мы – легкость, утро раннее, роса.
Мы балуемся пивом очень горьким.
Нам весело и радостно вдвоем.
Мы смотрим на грузинку и армянку,
которые вдвоем слагают дом.
И сочиняют на смартфоне танка.
Его на конкурс в Нагасаки шлют
и ждут ответа, премии, победы.
Над головой горит огнем Хануд.
Зовут бомжей бесплатные обеды.
И так проходит мимо каждый год,
как с Тони бьется каждый вечер Жиров.
О Грузия – бумажный самолет,
несущий триста сорок пассажиров.
* * *
На ветке абрикосовой сидишь.
Выводишь одинокие рулады.
За солнцем улетаешь выше крыш.
Питаешься боями Сталинграда.
А
Со лба своей ладонью прядь откинув,
послание мне пишешь – ППШ.
Тебя я полюбил, свою богиню.
Ты сердце обозначила мое
в глазах своих, в сознании и воле.
Слова есть нож, кинжал или копье.
Поговорим с тобою о футболе?
К примеру, Месси правильный игрок,
который деньги в своем сердце копит.
Люблю тебя – пишу тебе меж строк.
Ты – как театр, актеры его, опыт.
А что такого? Ты – как МХТ.
Идущие внутри него спектакли.
Друг друга мы распяли на кресте.
И он стоит. А мы с тобой иссякли.
Исчезли мы согласно этажу,
где Листьева прикончили из пушки.
Так в космосе кочует, я скажу,
армянский бог по имени Кукушка.
* * *
Мы курим сигареты Хортиця.
Вдвоем на лавочке сидим,
пока погода в сердце портится.
Мешаем в нем Кавказ и Крым.
В кафе едим с салатом гамбургер.
Снимаемся на телефон,
как бьют друг друга парни в тамбуре.
Передаем друг другу сон.
Общаемся умами горными,
в которых снег всегда лежит.
Вдыхаем воздух всеми порами.
Разводим МВД и МИД.
Теряемся в пространстве летнего
тепла в Саратове – везде.
МИД – это выдох сигаретного
дымка, а вдох есть МВД.
* * *
Бродский стихи про Кавказ написал,
медленно сел на скамью у востока.
Битву устроил в уме – кинозал
с музыкой из Одиночества бога.
Далее вышел из громких орбит
Марса, Венеры, Земли и Сатурна.
Он заказал себе пиво Болит.
Кинул бычок от не Мальборо в урну.
Просто подумал не о США.
Бродскому стукнуло вечером сорок.
Жизнь протекала его не спеша
мимо театров, почтамтов, оптовок.
Годы скукоживались в голове.
Он их сжигал на костре по субботам.
Бродский имел очень много лавэ.
Не отвечал через мессенджер ботам.
И забывал про себя – небеса,
в коих луна часто делала аут.
Каждое утро людские глаза
заново мир в страшных муках рожают.
* * *
Ничего нет лучше сигарет.
Я курю последние в подъезде,
позабыв про завтрак и обед.
Голова и руки – всё на месте.