Охота на мух. Вновь распятый
Шрифт:
Тем вечером Васо задержался допоздна у Ои, обычно он вечером уезжал домой, любил спать в своей спальне и один.
А теперь он лежал рядом с ней, смотрел на нее, преисполненный несвойственной ему ранее благодарностью, и думал.
И домой не торопился.
— Ты станешь моей женой? — спросил он неуверенно.
Оя удивленно посмотрела на Васо: ничего общего с тем пьяницей, с тем деспотом, так грубо ворвавшимся в ее жизнь.
— Как я могу сказать «нет»! — когда у нас сын? — тихо ответила она. — Будь я одна, подумала
Васо рассмеялся радостно и поцеловал ее.
— Я сегодня же поговорю с отцом. Он уже отчаялся меня женить…
И бросился одеваться.
Когда Васо выходил из дома Ои, он столкнулся с девушкой, закутанной в легкое покрывало, да так, что были видны лишь одни глаза. Встретившись с ними взглядом, Васо вздрогнул, такой огонь ненависти горел в их глубине.
Васо посмотрел ей вслед и пробормотал:
— Первый раз вижу в столице столь ревностную поклонницу адата.
Садясь в машину и по дороге ко дворцу он мучительно вспоминал: где же он мог видеть эти глаза?
И вспомнил только у дворца.
Васо вдруг страшно закричал шоферу:
— Поворачивай! Гони назад!
Шофер побледнел от страха и так резко крутанул баранку, что машину занесло, и они чуть было не перевернулись. Шофер включил сирену, и машина помчалась по улицам, распугивая все и вся, а редкие прохожие и встречные водители цепенели на месте от ужаса, как бы их неосторожные движения не сочли за бунт…
На одном дыхании Васо взлетел на третий этаж, где жила Оя, и застыл, пораженный открывшейся перед ним картиной: на полу, возле детской кроватки, в луже крови лежала Оя, зажимая руками ножевую рану в боку, а в кроватке из-под подушки виднелось посиневшее личико мертвого ребенка.
Васо почувствовал, что теряет силы и сейчас упадет, ноу услышав стон Ои, заставил себя превозмочь слабость и подойти к ней.
Оя что-то шептала, не раскрывая глаз. Васо прислушался, но не мог ничего понять.
— Что ты хочешь сказать? Говори, я здесь!
Оя широко раскрыла глаза и внятно произнесла:
— Это была женщина из твоего прошлого. Твоя жертва стала фурией!
И, вздохнув, умерла.
А Васо сразу же вспомнил, чей горящий ненавистью взгляд он увидел, выходя из дома Ои…
«Восхотев, родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий. Посему, отложивши всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души. Будьте же исполнители слова, а не слушатели только, обманывающие самих себя. Не сетуйте, братья, друг на друга, чтобы не быть осужденными: вот, Судья стоит у дверей».
Гаджу-сан достал из сейфа личные списки своих самых проверенных кадров и сел за стол поработать: умер наместник одной из провинций, и необходимо было срочно найти ему замену.
Великий любовно погладил рукой списки. У всех правителей в прошлом и в настоящем были и есть свои списки, и в будущем
Но уж если кандидат попадал в этот заветный список, то вычеркивали его только в одном случае: в случае смерти. И далеко не всегда это была смерть по старости, чаще умирали в своей постели, но не своей смертью. Порой одного слова было достаточно, чтобы провинившемуся во время обеда торжественно наливали целебного вина, от которого не было противоядия.
Гаджу-сан вдруг вспомнил молодые годы, когда он был один в составе высшей политкомиссии, где враждовали две группировки: Каса и Цакана. Гаджу-сан давал уверения в своей преданности и той, и другой группировке, а на самом деле исподтишка стравливал их между собой, вредил им.
А потом пришла эта супергениальная идея. Как и все гениальное, она была проста. Гаджу-сан даже удивился, что она никому никогда не приходила в голову: составив свой первый список верных приверженцев, он стал тихой сапой продвигать их на посты наместников провинций, причем каждый из его людей давал две клятвы, одну — Гаджу-сану, другую — Касу, или Цакану, но ложную.
Поэтому, когда Гаджу-сан, после смерти отравленного им тайно Каса, предложил расширить число членов высшей политкомиссии за счет наместников провинций, обе группировки с удовольствием проголосовали «за», не догадываясь, что голосуют за собственную смерть.
Гаджу-сан радостно засмеялся, тихо и светло, вспомнив выражение их лиц, когда на первом же съезде новое большинство проголосовало за предоставление ему диктаторских полномочий…
Вновь принявшись за работу, Гаджу-сан долго и внимательно рассматривал списки, затем выписал три фамилии. Этим трем предстояла вновь проверка, жесткая и дотошная, где выворачивают человека наизнанку, но иногда забывают вновь вывернуть обратно налицо.
Гаджу-сан прочитал наизусть:
— Ибо алкал я, и вы дали мне есть…
В кабинет заглянул испуганный секретарь. Заметив выражение его глаз, Гаджу-сан нахмурился: опять какие-то неприятности. И подумал: «не поменять ли мне его»?.. Но признался себе, что с другими может быть еще хуже.
При всем этом неприятности случаются с другими, а не с ним. А как знать?..
— Ваше величество! — стараясь быть спокойным, обратился секретарь. — У Васо несчастье: жену с ребенком убили…
Гаджу-сан, пытаясь скрыть тревогу и растерянность, встал из-за стола и стал ходить по кабинету и ворчать: