Охота на мух. Вновь распятый
Шрифт:
— Люди Атабека! — опять потерял нить размышлений Геора Гимрия. — Я же тебе все это рассказывал!
— Не все! — прервал его бесцеремонно Геор. — Ты, например, не сказал самого главного для меня: исполнители в столице или улетели на родину?
— Здесь они! — Гимрия никак не мог сообразить: для чего Геору понадобились агенты Атабека. — Им приказали остаться.
— Понятно! — Геор желчно улыбнулся. — Готовил участь Кирпика своему зятю, как его там кличут-то?.. Мир-Джавад?
— Слушай, иди ко мне работать, генерала дам! — восхитился Гимрия.
— Я
— Но все же я тебя не понял! — вернулся к главному Гимрия.
— Имитация покушения на твоего обожаемого вождя! — коротко объяснил Геор.
Гимрия смертельно побледнел, ноги у него стали ватными, и он, как подкошенный, рухнул рядом с Геором в кресло. Обильный пот выступил у него на лице.
— Ты что, Геор? — с трудом произнес он дрожащими губами. — Об этом подумать страшно…
— Не серди меня, Гимрия! — закашлял Геор. — Я всегда знал, что ты — трус, но не до такой же степени!
— До такой! — вырвалось у Гимрии.
Геору стало жаль его.
— Бедный шалунишка! По твоим рассказам, как ты орудуешь у себя в подвалах, я о тебе составил другое мнение, прошу не разрушай его.
— Ащи! Что ты сравниваешь? Там они — в моей полной власти, а здесь — я в его! — признался Гимрия.
— Дурак! Кто тебя просит стрелять в вождя? Ты обделаешься при одной мысли об этом… Но застрелить напавшего заговорщика ты сумеешь, надеюсь? — раздраженно воскликнул Геор.
— Ты думаешь, так все просто? — вздохнул обреченно Гимрия. — Где я тебе возьму заговорщика? Из подвалов нельзя, следы приведут ко мне, агентов — еще хуже…
— А кто тебя просит подставлять под пули своих? Ты изловчись чужих работать на себя… Ты меня слушай, дурачок: твое возвышение — это и мое возвышение, твое падение — это и мое падение. Так что считай, что я работаю на себя. Выполнишь то, что я тебе нарисую, Атабеку хана, а ты — преемник! Устраивает?..
Серьезный тон Геора приободрил Гимрию, а перспектива стать преемником Гаджу-сана заставила превозмочь панический страх.
— Слушай внимательно! Возьмешь только одного своего агента…
И Геор долго, со всеми подробностями, раскрывал свой план покушения на Великого Вождя и Учителя…
Гаджу-сан любил торжественные приемы. Своих приближенных он уже хорошо изучил, а районное начальство знал хуже, и на расширенных приемах изучал лица и характеры тех, кто обязан был на местах проводить его политику, его строгую линию. И очень часто после больших приемов кто-то взлетал наверх, а кто-то падал так глубоко вниз, что и не видно, и не слышно было его иногда. Но такие взлеты и падения, стремительные и вызывающие зависть, были все же редки. Гаджу-сан большей частью просто тренировал свою память и умение психоаналитика.
Вот и сегодня, на торжественном приеме по случаю годовщины разгрома военного мятежа, были все командиры армий и дивизий, весь цвет новой армии, созданной лично Гаджу-саном, где каждый человек проходил строгое собеседование с самим вождем.
Гаджу-сан, привычно обведя взглядом верноподданные лица, неожиданно увидел выпадающее
— О чем задумался, генерал? — улыбнулся ласково Гаджу-сан. — Может, о новом заговоре?..
И так яростно сверкнули его желтые глаза, что находившиеся поблизости другие генералы поспешили убраться на безопасное расстояние.
Но генерал не испугался.
— Моя верность вам, ваше величество, доказана! А думаю я о своем несчастном сыне, о том, что ему осталось жить несколько дней…
— Рак? — смягчился Гаджу-сан, уважая чужое горе.
— Хуже! Его приговорили к смертной казни.
— Заговорщик? — вновь насторожился Гаджу-сан.
— Что вы, ваше величество! Я своему сыну дал достойное воспитание! Первое слово, которое он произнес младенцем, — было ваше имя!
— Значит, убийца?
— Увы, мой вождь!
— Расскажи!
Генерал прослезился от такого проявления заботы, достал платок и вытер глаза.
— Я не буду пытаться убедить вас, мой вождь, что мой мальчик не виноват. Я прошу вас, ваше величество, только о снисхождении, о вашей известной всем порядочным людям гуманности…
— Не тяни кота за хвост, рассказывай!
— Мой мальчик влюбился. Глубина его чувства могла смело поспорить с глубиной океана, а жар его сердца не уступал солнцу. Умница, закончил университет… Дело шло к свадьбе. Ее родители были на седьмом небе от счастья, еще бы, такая выгодная партия. А эта развращенная западным искусством пианистка перед самой свадьбой дает ему «от ворот поворот». Столько продуктов мы уже закупили… Но не в продуктах дело. Она заявила, что любит другого… И мой мальчик не выдержал столь жестокого обращения, сорвался: завлек ее в свою машину, которую я ему подарил, и отвез на кладбище… Ну, и там…
— Что там? Выкладывай все, с подробностями.
— Изнасиловал ее и разрезал на куски, а потом развесил на ветках дерева…
— И это все? Ты мне честно говоришь?
— Как перед богом!
Гаджу-сан внимательно вгляделся в него и поверил. Найдя взглядом генерального прокурора страны, он поманил его пальчиком, и убеленный сединами генеральный прокурор со всех ног бросился на зов.
По иронии судьбы, при Ренке этот генеральный прокурор, тогда еще молоденький товарищ прокурора, свое первое обвинение на своем первом процессе выдвинул именно против Гаджу-сана и потребовал для него длительного тюремного заключения, ссылаясь на то, что более циничного убийцы мир еще не видел. Гаджу-сан тогда был потрясен его великолепной речью, его эрудицией, страстностью и честностью. Как только Гаджу-сан пришел к власти, он велел отыскать этого прокурора, поговорил с ним час, а убедившись, что этот человек готов на любое преступление, назначил его генеральным прокурором страны.