Охота на мух. Вновь распятый
Шрифт:
— Может, в ресторане посидим? — предложил Шеффер, любивший сытно поесть.
— Не дури! — грубо приказал ему Мир-Джавад. — Приезжай ко мне на дачу. Поздней осенью побережье всегда пусто. Да, хочу тебя предупредить, чтобы явился один, без своей многочисленной свиты.
— А не опасно ли? — засомневался мнительный Шеффер.
— Опасно для тебя не слушаться! — пригрозил Мир-Джавад.
И вновь Шеффер тоскливо подумал, что пора переметнуться… Но Атабек был пока в столице, а от этого маньяка, как называл шефа Шеффер, пахло смертью.
И председатель
— Тигра дергать за хвост лучше, когда он спит в клетке! — так успокаивал себя Шеффер во время довольно долгой дороги.
Но всякой дороге приходит конец, и председатель профсоюза увидел перед собой главную дачную резиденцию Мир-Джавада, стоившую по завистливым свидетельствам два с половиной миллиона долларов или в любой, другой твердой валюте.
Мир-Джавад, пока поспевал обед, водил его по даче, как это принято в лучших домах, а председатель рассыпался в похвалах. Вот только несколько удивился, когда увидел, что на стол накрывают охранники, а из прислуги никого нет.
— Однако! — заволновался Шеффер. — Предстоит очень важный разговор. Конфиденциальный! — не удержался и вставил свое любимое слово неисправимый болтун.
Был один из последних теплых дней, и поэтому стол накрыли в саду. Но как только Мир-Джавад и Шеффер сели за стол, председатель понял, что не только поэтому: охранники предусмотрительно отошли на такое расстояние, когда их было видно, но им не было ничего слышно.
— Прислуги нынче нет! Ухаживай за собой сам!
Мир-Джавад наполнил деликатесами тарелку до верху, налил себе водки, выпил и стал жадно есть, нисколько не заботясь о госте. Но тот и сам последовал примеру хозяина, и несколько минут за столом царило молчание, прерываемое лишь позвякиванием столовых приборов, хрусталя да почавкиванием двух любящих хорошо поесть мужчин.
Насытившись, Мир-Джавад первым делом посмотрел, на месте ли охрана, не подслушивает ли кто.
— Хорошо сидим? — спросил он гостя, торопливо доедающего последний кусок.
Тот с набитым пищей ртом промычал что-то, похожее на «хорошо», и закивал согласно головой.
— А ты знаешь, что нас с тобой могут через неделю застрелить? — продолжил, улыбаясь, Мир-Джавад.
Шеффер поперхнулся и долго кашлял, запивая вином застрявший поперек горла кусок.
— Шутите, шеф? — спросил он, откашлявшись.
— Ни капельки! Нам с тобой осталось жить ровно неделю!.. Если… — и Мир-Джавад многозначительно промолчал.
— Что если? У меня жена, дети, кто их будет кормить? — с надеждой взмолился Шеффер.
— Если — это если! — усмехнулся Мир-Джавад. — Надо устроить небольшую заварушку.
— Восстание? — побелел от страха Шеффер.
— Тоже мне предводитель рабов нашелся! — презрительно протянул Мир-Джавад. — Зачем восстание? Считай, что я от тебя такого слова не слышал… Слушай, дорогой, ты заставляешь меня совершать должностное преступление: как начальник инквизиции я обязан тебя арестовать… Да, именно, обязан!
— А повод какой я им придумаю? — взмолился Шеффер. — Повод-то должен быть?
— Если повода нет, то его организуют… Например: завтра же исчезнут продукты, послезавтра не привезут зарплаты рабочим, а ты и твои люди будете говорить, что это Атабек специально вызывает недовольство, интригует против отца родного, Гаджу-сана, и призывайте их к мирной демонстрации протеста.
— Трудно будет, шеф! И не опасно ли? Я все силы трачу, чтобы заставить рабочих смириться со своим положением полурабов, говорю, говорю им, что это временные трудности, мол, потерпите, а скоро рай наступит. Не получилось бы худа! — заюлил Шеффер.
— Не юли! — жестко отрезал Мир-Джавад. — Знаешь, кто сказал: «после нас хоть потоп»?.. Нет? И я не знаю, одно ясно, что из окружения Великого Гаджу-сана, неглупый человек, сразу видно… Ты делай свое дело, а я буду делать свое, если оба культурно постараемся, то оба будем живы. Понятно?
— Понятно-то понятно, но если народ не пойдет «качать» права? — тихо, как бы про себя, прошептал Шеффер.
Но Мир-Джавад его услышал.
— Тогда ты первый отправишься к аллаху вестником, что вскоре последую я.
Мир-Джавад встал и пошел в дом.
— Холодно что-то стало, скоро зима… О! — вспомнил Мир-Джавад. — На зиму и ссылайся, а я еще прикажу увезти топливо. Голодные и холодные пойдут, только ты уж постарайся. И не вздумай бежать, о жене и детях подумай, я за тобой пригляжу на всякий экстренный случай.
И, не прощаясь, Мир-Джавад ушел в дом. Председатель профсоюза топтался на месте, не зная: следовать ли ему за Мир-Джавадом или ехать на рудники, организовывать демонстрацию. И, словно читая его мысли, из дома донесся повелительный окрик:
— Поезжай! Нечего тебе тут делать, работай!
Шеффер, проклиная тот день, когда он связался с инквизицией, поехал сразу на рудники, причем гнал автомобиль с такой скоростью, что дело не раз повисало на волоске, но на дорогах в ту пору было мало машин, а те, что встречались, проявляли удивительное понимание ситуации и уступали дорогу.
На руднике первым делом Шеффер собрал всех своих членов профкома.
— Какие настроения у рабочих? — спросил прямо, по-деловому, за что его и ценили.
— Спичку поднеси — взорвется! — отозвался первый заместитель председателя.
Посыпались возмущенные реплики:
— Люди недовольны!
— Временные трудности ожесточили их!
— Говорят, что сейчас хуже, чем было при Ренке!
Шеффер насторожился.
— Кто такое говорит, — враг! Бери его на заметку, сколько раз я буду вам, олухи, повторять, — прорвалась злоба у председателя.
— Да записал, что толку, работать становится все труднее и труднее, рабочие нас считают предателями.