Охота на волков

Высоцкий Владимир Семенович

* * *

…Когда я об стену разбил лицо и члены И всё, что только было можно, произнес, Вдруг – сзади тихое шептанье раздалось: «Я умоляю вас, пока не трожьте вены. При ваших нервах и при вашей худобе Не лучше ль – чаю? Или – огненный напиток… Чем учинять членовредительство себе — Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток». Он сказал мне: «Приляг, Успокойся, не плачь!» Он сказал: «Я не врач — Я твой верный палач. Уж не за полночь – за три, — Давай отдохнем: Нам ведь все-таки завтра Работать вдвоем…» Чем черт не шутит – может, правда выпить чаю, Раз дело приняло подобный оборот? «Но только, знаете, весь ваш палачий род Я, как вы можете представить, презираю!» Он попросил: «Не трожьте грязное белье, Я сам к палачеству пристрастья не питаю. Но вы войдите в положение мое: Я здесь на службе состою, я здесь пытаю. Молчаливо, прости, Счет веду головам. Ваш удел – не ахти, Но завидую вам. Право, я не шучу — Я смотрю делово: Говори – что хочу, Обзывай хоть кого…» Он был обсыпан белой перхотью как содой, Он говорил, сморкаясь в старое пальто: «Приговоренный обладает как никто Свободой слова – то есть подлинной свободой». И я избавился от острой неприязни И посочувствовал дурной его судьбе. Спросил он: «Как ведете вы себя на казни?» И я ответил: «Вероятно, так себе… Ах, прощенья прошу, — Важно знать палачу, Что когда я вишу — Я ногами сучу. Кстати, надо б сперва, Чтоб у плахи мели, — Чтоб, упавши, глава Не валялась в пыли». Чай закипел, положен сахар по две ложки. «Спасибо…» – «Что вы! Не извольте возражать! Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать. А грязи нет – у нас ковровые дорожки». «Ах, да неужто ли подобное возможно!» — От умиленья я всплакнул и лег ничком, — Потрогав шею мне легко и осторожно, Он одобрительно поцокал языком. Он шепнул: «Ни гугу! Здесь кругом – стукачи. Чем смогу – помогу, Только ты не молчи. Стану ноги пилить — Можешь ересь болтать, — Чтобы казнь отдалить, Буду дальше пытать». Не ночь пред казнью – а души отдохновенье, — А я уже дождаться утра не могу. Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу, Я крикну весело: «Остановись, мгновенье!» И можно музыку заказывать при этом — Чтоб стоны с воплями остались на губах, — Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам, Но есть в коллекции у них и Оффенбах. «Будет больно – поплачь, Если невмоготу», — Намекнул мне палач. «Хорошо, я учту». Подбодрил меня он, Правда, сам загрустил: «Помнят тех, кто казнен, А не тех, кто казнил». Развлек меня про гильотину анекдотом, Назвав ее карикатурой на топор. «Как много миру дал голов французский двор!» — И посочувствовал убитым гугенотам. Жалел о том, что кол в России упразднен, Был оживлен и сыпал датами привычно. Он знал доподлинно – кто, где и как казнен, И горевал о тех, над кем работал лично. «Раньше, – он говорил, — Я дровишки рубил, — Я и стриг, я и брил, И с ружьишком ходил, — Тратил пыл в пустоту И губил свой талант, — А на этом посту — Повернулось на лад». Некстати вспомнил дату смерти Пугачева, Рубил – должно быть, для наглядности – рукой, А в то же время знать не знал, кто он такой, — Невелико

образованье палачово. Парок над чаем тонкой змейкой извивался… Он дул на воду, грея руки о стекло, — Об инквизиции с почтеньем отозвался, И об опричниках – особенно тепло. Мы гоняли чаи, — Вдруг палач зарыдал: Дескать, жертвы мои — Все идут на скандал. «Ах вы тяжкие дни, Палачова стерня! Ну за что же они Ненавидят меня!» Он мне поведал назначенье инструментов, — Всё так нестрашно, и палач – как добрый врач. «Но на работе до поры всё это прячь, Чтоб понапрасну не нервировать клиентов. Бывает, только его в чувство приведешь, Водой окатишь и поставишь Оффенбаха — А он примерится, когда ты подойдешь, Возьмет и плюнет, – и испорчена рубаха!» Накричали речей Мы за клан палачей, Мы за всех палачей Пили чай – чай ничей. Я совсем обалдел, Чуть не лопнул крича — Я орал: «Кто посмел Обижать палача!..» …Смежила веки мне предсмертная усталость, Уже светало – наше время истекло. Но мне хотя бы перед смертью повезло: Такую ночь провел – не каждому досталось! Он пожелал мне доброй ночи на прощанье, Согнал назойливую муху мне с плеча… Как жаль – недолго мне хранить воспоминанье И образ доброго, чудного палача! 1977

* * *

Упрямо я стремлюсь ко дну — Дыханье рвется, давит уши… Зачем иду на глубину — Чем плохо было мне на суше? Там, на земле, – и стол и дом, Там – я и пел и надрывался; Я плавал всё же – хоть с трудом, Но на поверхности держался. Линяют страсти под луной В обыденной воздушной жиже, — А я вплываю в мир иной: Тем невозвратнее – чем ниже. Дышу я непривычно – ртом. Среда бурлит – плевать на среду! Я погружаюсь, и притом — Быстрее, в пику Архимеду. Я потерял ориентир, — Но вспомнил сказки, сны и мифы: Я открываю новый мир, Пройдя коралловые рифы. Коралловые города… В них многорыбно, но – не шумно: Нема подводная среда, И многоцветна, и разумна. Где ты, чудовищная мгла, Которой матери стращают? Светло – хотя ни факела, Ни солнца мглу не освещают! Всё гениальное и не — Допонятое – всплеск и шалость — Спаслось и скрылось в глубине, — Всё, что гналось и запрещалось. Дай бог, я всё же дотяну — Не дам им долго залежаться! — И я вгребаюсь в глубину, И – всё труднее погружаться. Под черепом – могильный звон, Давленье мне хребет ломает, Вода выталкивает вон, И глубина не принимает. Я снял с острогой карабин, Но камень взял – не обессудьте, — Чтобы добраться до глубин, До тех пластов, до самой сути. Я бросил нож – не нужен он: Там нет врагов, там все мы – люди, Там каждый, кто вооружен, — Нелеп и глуп, как вошь на блюде. Сравнюсь с тобой, подводный гриб, Забудем и чины и ранги, — Мы снова превратились в рыб, И наши жабры – акваланги. Нептун – ныряльщик с бородой, Ответь и облегчи мне душу: Зачем простились мы с водой, Предпочитая влаге – сушу? Меня сомненья, черт возьми, Давно буравами сверлили: Зачем мы сделались людьми? Зачем потом заговорили? Зачем, живя на четырех, Мы встали, распрямивши спины? Затем – и это видит Бог, — Чтоб взять каменья и дубины! Мы умудрились много знать, Повсюду мест наделать лобных, И предавать, и распинать, И брать на крюк себе подобных! И я намеренно тону, Зову: «Спасите наши души!» И если я не дотяну, — Друзья мои, бегите с суши! Назад – не к горю и беде, Назад и вглубь – но не ко гробу, Назад – к прибежищу, к воде, Назад – в извечную утробу! Похлопал по плечу трепанг, Признав во мне свою породу, — И я – выплевываю шланг И в легкие пускаю воду!.. Сомкните стройные ряды, Покрепче закупорьте уши: Ушел один – в том нет беды, — Но я приду по ваши души! 1977

* * *

Меня опять ударило в озноб, Грохочет сердце, словно в бочке камень, Во мне живет мохнатый злобный жлоб С мозолистыми цепкими руками. Когда, мою заметив маету, Друзья бормочут: «Снова загуляет», — Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу! Он кислород вместо меня хватает. Он не двойник и не второе Я — Все объясненья выглядят дурацки, — Он плоть и кровь, дурная кровь моя, — Такое не приснится и Стругацким. Он ждет, когда закончу свой виток — Моей рукою выведет он строчку, И стану я расчетлив и жесток, И всех продам – гуртом и в одиночку. Я оправданья вовсе не ищу, Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, — Но я себе мгновенья не прощу — Когда меня он вдруг одолевает. Но я собрал еще остаток сил, — Теперь его не вывезет кривая: Я в глотку, в вены яд себе вгоняю — Пусть жрет, пусть сдохнет, – я перехитрил! <1979>

* * *

Я верю в нашу общую звезду, Хотя давно за нею не следим мы, — Наш поезд с рельс сходил на всем ходу — Мы всё же оставались невредимы. Бил самосвал машину нашу в лоб, Но знали мы, что ищем и обрящем, И мы ни разу не сходили в гроб, Где нет надежды всем в него сходящим. Катастрофы, паденья, – но между — Мы взлетали туда, где тепло, Просто ты не теряла надежду, Мне же – с верою очень везло. Да и теперь, когда вдвоем летим, Пускай на ненадежных самолетах, — Нам гасят свет и создают интим, Нам и мотор поет на низких нотах. Бывали «ТУ» и «ИЛы», «ЯКи», «АН», — Я верил, что в Париже, в Барнауле — Мы сядем, – если ж рухнем в океан — Двоих не съесть и голубой акуле! Все мы смертны – и люди смеются: Не дождутся и вас города! Я же знал: все кругом разобьются, Мы ж с тобой – ни за что никогда! Мне кажется такое по плечу — Что смертным не под силу столько прыти: Что на лету тебя я подхвачу — И вместе мы спланируем в Таити. И если заболеет кто из нас Какой-нибудь болезнею смертельной — Она уйдет, – хоть искрами из глаз, Хоть стонами и рвотою похмельной. Пусть в районе Мэзона-Лаффитта Упадет злополучный «Скайлаб» И судьба всех обманет – финита, — Нас она обмануть не смогла б! 1979

* * *

Мне скулы от досады сводит: Мне кажется который год, Что там, где я, – там жизнь проходит, А там, где нет меня, – идет. А дальше – больше, – каждый день я Стал слышать злые голоса: «Где ты – там только наважденье, Где нет тебя – всё чудеса. Ты только ждешь и догоняешь, Врешь и боишься не успеть, Смеешься меньше ты, и, знаешь, Ты стал разучиваться петь! Как дым твои ресурсы тают, И сам швыряешь всё подряд, — Зачем?! Где ты – там не летают, А там, где нет тебя, – парят». Я верю крику, вою, лаю, Но все-таки, друзей любя, Дразнить врагов я не кончаю, С собой в побеге от себя. Живу, не ожидаю чуда, Но пухнут жилы от стыда, — Я каждый раз хочу отсюда Сбежать куда-нибудь туда… Хоть всё пропой, протарабань я, Хоть всем хоть голым покажись — Пустое всё, – здесь – прозябанье, А где-то там – такая жизнь!.. Фартило мне, Земля вертелась, И, взявши пары три белья, Я – шасть! – и там. Но вмиг хотелось Назад, откуда прибыл я. 1979

* * *

Мой черный человек в костюме сером — Он был министром, домуправом, офицером, — Как злобный клоун, он менял личины И бил под дых, внезапно, без причины. И, улыбаясь, мне ломали крылья, Мой хрип порой похожим был на вой, — И я немел от боли и бессилья, И лишь шептал: «Спасибо, что – живой». Я суеверен был, искал приметы, Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда… Я даже прорывался в кабинеты И зарекался: «Больше – никогда!» Вокруг меня кликуши голосили: «В Париж мотает, словно мы – в Тюмень, — Пора такого выгнать из России! Давно пора, – видать, начальству лень!» Судачили про дачу и зарплату: Мол, денег – прорва, по ночам кую. Я всё отдам – берите без доплаты Трехкомнатную камеру мою. И мне давали добрые советы, Чуть свысока похлопав по плечу, Мои друзья – известные поэты: «Не стоит рифмовать «кричу – торчу»». И лопнула во мне терпенья жила — И я со смертью перешел на «ты», — Она давно возле меня кружила, Побаивалась только хрипоты. Я от суда скрываться не намерен, Коль призовут – отвечу на вопрос. Я до секунд всю жизнь свою измерил — И худо-бедно, но тащил свой воз. Но знаю я, что лживо, а что свято, — Я понял это все-таки давно. Мой путь один, всего один, ребята, — Мне выбора, по счастью, не дано. <1979 или 1980>

* * *

Я никогда не верил в миражи, В грядущий рай не ладил чемодана, — Учителей сожрало море лжи — И выплюнуло возле Магадана. И я не отличался от невежд, А если отличался – очень мало, Занозы не оставил Будапешт, А Прага сердце мне не разорвала. А мы шумели в жизни и на сцене: Мы путаники, мальчики пока, — Но скоро нас заметят и оценят. Эй! Против кто? Намнем ему бока! Но мы умели чувствовать опасность Задолго до начала холодов, С бесстыдством шлюхи приходила ясность — И души запирала на засов. И нас хотя расстрелы не косили, Но жили мы поднять не смея глаз, — Мы тоже дети страшных лет России, Безвременье вливало водку в нас. <1979 или 1980>

* * *

А мы живем в мертвящей пустоте, — Попробуй надави – так брызнет гноем, — И страх мертвящий заглушаем воем — И те, что первые, и люди, что в хвосте. И обязательные жертвоприношенья, Отцами нашими воспетые не раз, Печать поставили на наше поколенье — Лишили разума, и памяти, и глаз. <1979 или 1980>

Поэма

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ПРО ВИТЬКУ КОРАБЛЕВА И ДРУГА ЗАКАДЫЧНОГО ВАНЮ ДЫХОВИЧНОГО Что случилось с пятым «А»? Как вам это нравится: Вера Павловна сама С ним не может справиться! От стены к доске летели, Как снаряды «ФАУ-2», То тяжелые портфели, То обидные слова. Бой кипел, и в тайных целях Кто-то партой дверь припер. Но и драка на портфелях Не решила этот спор. Раз такая кутерьма — Ожидай не то еще! Что ж случилось с пятым «А», Почему побоище? Догадалась чья-то мама — Мамы вечно начеку: «Это проигрыш «Динамо» В первом круге «Спартаку»». «Нет, – сказал отец Олега, — Спорят там наверняка: Кто допрыгнет без разбега До дверного косяка»… И послали в поздний час — В половине пятого — Разобраться в этот класс Пионервожатого. Пионервожатый Юра Крик услышал со двора: «Всех главней – литература!» А в ответ неслось: «Ура!» Но сейчас же крикнул кто-то Из раскрытого окна: «В век космических полетов Только техника нужна!» И решил вожатый вмиг: Сам был в пятом классе я — Всё понятно, – там у них Просто разногласия. Первый голос был обычный — И не резок, и не груб, — Это Ваня Дыховичный, Всем известный книголюб. Но и голоса второго Трудно было не узнать — Только Витьке Кораблеву Мог такой принадлежать. Ну, теперь для пап и мам Всё яснее ясного: Не случилось в пятом «А» Ничего ужасного. Ваня – необыкновенный, Ну такой рассказчик был! — Что подчас на перемены Целый класс не выходил. Языки болтали злые, Что он слишком толстый, — пусть! Но зато стихи любые Ваня шпарил наизусть: Про Мадрид и про Алтай, Про отважных конников… И полкласса, почитай, Ваниных сторонников. Ну и Витька тоже в массе Заимел авторитет: Сделал Витька в третьем классе Гидропневмопистолет. Испытанье за рекою Он устроил для ребят — Пистолет стрелял водою Метров на сто пятьдесят! И по всем дворам вокруг Всем дружкам-приятелям Было лестно, что их друг Стал изобретателем. Если Витьке оба глаза Толстым шарфом завязать, Он на ощупь может сразу Два транзистора собрать. Сконструировал подъемник В сорок лошадиных сил И вмонтировал приемник В холодильник марки «ЗИЛ». Месяц что-то мастерил Из кастрюль и провода, — И однажды подарил Витька школе – робота! Что-то Витька в нем напутал: Всем законам вопреки, Робот раньше на минуту На урок давал звонки; Он еще скользил по полу И врывался к Витьке в класс… Деда Витькиного в школу Вызывали много раз. «С Витькой мне не совладать — У него наследственность, — На него должна влиять Школьная общественность; Не кончал я академий — Вы решайте», — дед сказал… Кстати, дед и сам в то время Что-то там изобретал. …И устроили собранье: Стали думать и гадать, Как на Витьку и на Ваню Целым классом повлиять… У историка ходил Ваня в званье лучшего, В математике он был — В роли отстающего. Он – знаток литературы, Тут четверки – ни одной; На уроках физкультуры — Притворялся, что больной. А на всех соревнованьях: «Кораблев – вот это да!» Ну а Дыховичный Ваня Был болельщиком всегда. Витька книжек не читал, Знал стихи – отрывками; Запинался и писал С грубыми ошибками. А однажды на уроке Сказанул такое он!.. Будто – во Владивостоке Протекает Волго-Дон. Путал даты он несносно, — Сам учитель хохотал. Но зато молниеносно Он делил и умножал. …Шло собранье – шум и гам, Каждый хорохорится. Разделились пополам — Так удобней ссориться. И девчонки там и тут Разделились поровну — И поддерживают ту И другую сторону. Раньше в девичьем народе Наступал быстрее мир — Тот, кто в классе верховодил, Тот и был у них кумир. А сейчас – два флага вьется, Два пути – куда свернуть? Два великих полководца, Два вождя – к кому примкнуть? В общем – страсти накалились, Всё решилось впопыхах, — И подруги очутились Во враждебных лагерях. Эти хором: «Физкультура!» Но не сбить им тех никак — Те кричат: «Литература!» Эти снова: «Техника!» «Ванька слаб, – а Витька ловкий, Сам он робота собрал!» «А Титов на тренировки Пушкина с собою брал!» Им бы так не удалось Спор решить неделями — Всё собрание дралось Толстыми портфелями. Но, услышав про Титова, Все по партам разошлись, — После Ваниного слова Страсти сразу улеглись. И когда утихла ссора, Каждый начал понимать, Что собрались не для спора — А обоим помогать. И придумало как быть Бурное собрание: Их – друг к другу прикрепить В целях воспитания. Витька с Ванею – в чем дело Не могли никак понять, — Но собранье так хотело — Значит, надо выполнять. «Значит, так – бегом до Химок!» — Витька Ване приказал. Ваня зубы сжал, весь вымок, Но до дому добежал. И напрасно хохотал Кораблев над Ванею: Дома Ваня Витьке дал Книгу про Испанию. Было много ссор и шума — Ни присесть, ни полежать, — Ведь вначале каждый думал, Как другого измотать. Ваня просто чуть не плачет: То присядь, то подтянись, То возьми реши задачу, То приемником займись!.. Но и Витьку он добил Рыбами

и птицами, — Тот теперь стихи учил Целыми страницами!.. Как-то Витька Ваню встретил И решил ему сказать: «Знаешь, Ванька, я заметил — Интересно мне читать!» И ответил Ваня сразу: «Щупай мышцы на руке! Я теперь четыре раза Подтянусь на турнике! Хорошо, что приобщил Ты меня к атлетике. А вчера я получил «Пять» по арифметике!» И захохотали оба, И решили меж собой, Что они друзья до гроба, В общем – не разлить водой! …Может, случай не типичный Но во множестве дворов Есть и Ваня Дыховичный, Есть и Витька Кораблев. И таких примеров – тьма, — Можно в школе справиться… Вот что было в пятом «А»! Как вам это нравится? ПРОЧИТАЙТЕ СНОВА ПРО ВИТЬКУ КОРАБЛЕВА И ДРУГА ЗАКАДЫЧНОГО ВАНЮ ДЫХОВИЧНОГО У кого одни колы Двойки догоняют, Для того каникулы Мало что меняют. Погулять нельзя пойти, На каток – тем паче, — Можно только взаперти Чахнуть над задачей. И обидно и завидно, Ведь в окно прекрасно видно, Как ватага детворы Кувыркается с горы. Бац! В окно летит снежок — И затворник знает: Там, внизу, его дружок Знаком вызывает. Но навряд ли убежит: Он – в трусах и в тапках, Да к тому же – сторожит Бдительная бабка. И несчастный неудачник Утыкается в задачник: Там в бассейны А и Б Что-то льется по трубе. Ну а кто был с головой, У кого всё ясно, — Тот каникулы зимой Проведет прекрасно. Вот и Ваня Дыховичный Кончил четверть не отлично, Не как первый ученик, Но – без двоек был дневник. Да и Витька, друг его, Хоть бывал он болен, Кончил четверть ничего, — Даже дед доволен. И имели мальчуганы Интереснейшие планы: Сделать к сроку… Или нет, — Это всё пока секрет. Был сарай в углу двора, Только – вот в чем горе — Старый дедовский сарай Вечно на запоре. Раньше дед в нем проводил Просто дни и ночи И, бывало, приходил Чем-то озабочен. Не курил и не обедал, Почему – никто не ведал, Но, конечно, каждый знал: Что-то он изобретал. В своем деле он – артист, — Знали Витька с Ваней: Он большой специалист По окраске тканей. Правда, деда, говорят, Кто-то там обидел, — А почти пять лет назад Витька в щелку видел: Как колдун из детской сказки, Над ведром пахучей краски Наклонился его дед… И она меняла цвет! Но обижен дед, видать, Не на шутку: сразу Бросил всё – в сарай лет пять Не ходил ни разу. Витька спрашивал пять лет — Где ключи к сараю, — Но превредный Витькин дед Отвечал: «Не знаю». Только в первый день каникул Дед ключи отдал – и крикнул: «Краску тронете мою — Я вас, дьяволы, прибью!» Это был счастливый день — День занятий вольных: Ни звонков, ни перемен, Никаких контрольных! Ключ к загадке! Вот сейчас Распадутся своды… Это был великий час В первый день свободы! Час великих начинаний! Лучший час для Витьки с Ваней. Стерли дедовский запрет «Посторонним входа нет» И вошли… Вот это да! Инструментов сколько! Рельсы, трубки, провода, — Просто клад, и только! Вон привязан за ремень Старый мотоцикл! В общем – что там! – славный день — Первый день каникул.

* * *

Витька взял в руки электропилу, — Он здесь освоился быстро. Ну а Иван в самом дальнем углу Видит – большая канистра! Вспомнили тотчас ужасный запрет, Переглянулись с опаской: В этой канистре – сомнения нет — Деда волшебная краска. Не удержались, конечно, друзья — Ведь любопытно! Известно: Им запретили, а то, что нельзя, — Это всегда интересно. Горло канистры с натугой открылось, Капнули чуть на осколок стекла, — Краска на миг голубым засветилась, Красным и желтым на землю стекла! Ясно, ребята разинули рты, Как языки проглотили, — И, обомлев от такой красоты, Витька и Ваня решили, Чтобы пока не болтать никому И не показывать виду. Ваня поклялся, и Витька ему Всё рассказал про обиду. …Дед как-то отзыв в письме получил: «Остепениться пора вам!» Кто-то там где-то там взял и решил — Детская это забава. И объявили затею опасной: Что, мол, не место алхимикам здесь; Цвет должен быть если красный – так красный, Желтый – так желтый, без всяких чудес! Деда жалели: мол, с тем-то свяжитесь, — Вдруг повезет в этот раз!.. Но Дед разозлился: «Выходит, всю жизнь Время я тратил напрасно!»… Что бы сказал он, услышав ребят?.. Ваня воскликнул с волненьем: «Витька, мы выкрасим свой аппарат Дедовым изобретеньем! Всяких людей посмотреть позовем, — Что унывать втихомолку! — Гневный протест в «Пионерку» пошлем Или вообще – в «Комсомолку»! Так, мол, и так – гениального деда Странные люди понять не хотят! Это не только, мол, деда победа! Вы, мол, взгляните на наш аппарат!..» Так разошелся, что только держи. «Ну тебя, Ваня, в болото! — Витька сказал. – Разложи чертежи На верстаке для работы!» Люди, запомните этот момент: Здесь, в этом старом сарае, Осуществляется эксперимент — Вбиты начальные сваи! Витька и Ваня мудрят над листом, Полным значков и парабол, — Этот чертеж превратится потом В первый межзвездный корабль! Ну а пока, проявляя смекалку, Витька Ивану сказал: «Не зевай!..» — Прямо со стройки бетономешалку Еле вкатили ребята в сарай. Нет, не сворована – унесена, Не беспокойтесь, всё цело: Кончилась стройка, валялась она Года четыре без дела! Там – просто кладбище согнутых рельс, И никому их не жалко, — Ну а ребятам нужна позарез Эта бетономешалка. «Тем, что мешалку мы уволокли, — Ваня сказал, – этим, право, Пользу огромную мы принесли Нашему домоуправу!» Лозунг у школ вы, конечно, читали: «Металлолом, пионер, собирай!» — Вот Витька с Ваней два дня и таскали Водопроводные трубы в сарай. Витька маневрами руководил, Ваня кричал по привычке, Им целый класс две недели носил Обыкновенные спички. Витька головки у них отдирал, Складывал в ящик отдельно, — Череп на ящике нарисовал С надписью: «Очень смертельно!» Видели все, но не ведал никто, Что же друзья затевали, — Знали – они что-то строят, но что — Этого не понимали. Боб, голубятник (с ним Витька был в ссоре) — Тот, что в соседнем дворе проживал, — Целые сутки висел на заборе, Семечки лузгал и всё наблюдал. Но не понять ничего, хоть убей, — В щели сарая не видно! Вдруг они будут гонять голубей? — Это же жутко обидно! Если у Борьки возьми отними То, что – один он гоняет, — Рухнет вся Борькина власть над людьми, Слава его полиняет. Вот и послал он Володьку Сайко С братом и Жилину Светку, — Чтобы они незаметно, тайком Осуществили разведку. Как-то под вечер вся троица тихо Через забор перелезла, дрожит, — Жилина Светка, большая трусиха, Вдруг закричала: «Там что-то горит!» Правда, у страха глаза велики, — Вмиг разлетелись как перья Борькины верные эти дружки, — Не оправдали доверья. Паника ложной, конечно, была, — Что же их так испугало? Просто пятно на осколке стекла Всеми цветами сверкало. Борька сказал им секретную речь: «Надо обдумать, всё взвесить, — Взрослым сказать – они хочут поджечь Дом восемнадцать дробь десять!»… Борькин отец ничему не поверил, — Он в поликлинике фельдшером был, — Температуру зачем-то померил И… всю неделю гулять запретил. Борьку не жалко – ему поделом, Вот у Ивана – задача: Ваня гонялся за круглым стеклом, Но что ни день – неудача. Витька сказал: «Хоть костьми всеми ляг! Лишь – за окном проволочка, — Иллюминатор на всех кораблях Должен быть круглым, и точка!» Ваня всё бегал, а время всё шло Быстрым, уверенным курсом… Вдруг обнаружилось это стекло, Но… в туалете на Курском! Запрещено его вытащить, но В Ване сидел комбинатор: Утром стояло в сарае окно — Будущий иллюминатор. Все переборки в бетономешалке Впаяны крепко, навек, — И установлены кресла-качалки В верхний, командный, отсек. Эта мешалка – для многих людей Только железка, – поэту И Витьке с Ваней по форме своей Напоминала ракету. Раньше в отверстие сверху лилось Месиво щебня с цементом, — Ну а стекло прямо впору пришлось, Стало стекло – элементом. Все элементы один к одному Были подогнаны плотно, Даже замки из оконных фрамуг Ввинчены в люки добротно. К люкам – стремянка от самой земли, А для приборной панели Девять будильников в дело пошли — В них циферблаты горели. Будет ракета – без всяких кавычек, — Водопроводные трубы под ней Были заправлены серой от спичек: Сопла – не трубы – для наших парней. Правда, чуть было не рухнул весь план: Вдруг, не спросивши совета, Витька покрасить хотел космоплан Краскою серого цвета. «Чтобы ракета была не видна, — Мало ли что там! А вдруг там Встретят нас плохо?!» – Был тверд как стена Витька – пилот и конструктор… Словом, возник грандиозный скандал В дружном у них коллективе. Дедову краску Иван защищал: «Дедова краска – красивей! Мы прилетим, а нам скажут: «Земляне — На некрасивом таком корабле? Вот те и на!» – И решат венеряне, Будто бы – серость одна на Земле… А возвратимся – директор всех школ, Может, встречать нас прикатит, — Мы ему скажем, кто что изобрел, — Премию дед твой отхватит!» Доводом этим тотчас убедил Витьку Иван Дыховичный: Витька ведь деда, конечно, любил, — Дед был и вправду отличный. …Всё! Дело в шляпе! Сверкал аппарат, Радугой переливался, — Витька хоть вслух не хвалил, но был рад Тем, что Ивану поддался. Даже решили труднейший вопрос: как Крышу поднять, – им строительный кран Здесь пригодился, но вот в чем загвоздка. Дело такое. Однажды Иван Как-то щенка в мастерскую принес И, привязав на веревку, Веско сказал: «Для науки – сей пес С нами пройдет подготовку. Всё же до цели – недели пути, — Чтоб быть готовым к сюрпризам, Выясним, как себя будет вести Этот живой организм!» Но организм начал лаять, мешать — Что ему замыслы эти! — Так что пришлось ему мясо давать, Чтобы сидел он в ракете. С ним они вынесли страшные муки: Завтра лететь, ну а пса не прогнать, — Он хоть задачу свою для науки Выполнил, но не хотел вылезать. Ваня его и конфетой манил, — Пес был своею судьбою Очень доволен… Тогда предложил Витька – взять псину с собою. Ваня ответил: «Хотелось бы взять — Пес там, конечно, забава, — Но его жизнью нельзя рисковать!» — Нет, мол, морального права. Доброго дворника дядьку Силая Уговорили за псом присмотреть, — Пес от обиды их даже облаял! Но… что поделаешь – завтра лететь!

* * *

«Слушай, Ваня, хватит спать! Договаривались в пять — И корабль межпланетный Никого не должен ждать! Все готово: два лимона, Длинный шнур от телефона, Компас, спички, много хлеба И большая карта неба…» Ваня тут же слез с балкона И спокойно доложил: «Видишь – леска из нейлона: Не порвет и крокодил. Не забудь о катастрофе, Предстоит нелегкий путь: Йод, бинты и черный кофе — Чтоб в полете не уснуть…» Витьку разве кто осудит, Скажет он – как гвоздь вобьет: «Катастроф в пути не будет — Лишнего не брать в полет! И к тому же заметят родители, Что – лекарство и кофе похитили. А при старте каждый грамм Будет десять весить там — И откажут ракетоносители». «Так! За дело, не зевай! Что ты тянешь? Отпирай!..» Вот бесшумно отворили Старый дедовский сарай. Ни секунды проволочки — Всё проверено до точки, Всё по плану: третье марта, Пять пятнадцать – время старта. Им известно – после пуска Будет двигатель реветь И наступит перегрузка, — Это надо потерпеть. Перед стартом не до шуток. Витька первым в люк залез, — Он не ел почти пять суток: Пища – тоже лишний вес! Ну а Ваня Дыховичный Еле втиснулся, весь взмок, — Хоть ему свой опыт личный Витька передал как смог. Ощущенье у них непривычное, Но – и дело у них необычное! Витька взял бортжурнал — И красиво записал: «Настроение, в общем, отличное!» Пристегнулись, а затем: Десять… Девять… Восемь… Семь… Ждет корабль, конец проверке Бортовых его систем. Время! Вздрогнули антенны, Задрожали в доме стены, Что-то вспыхнуло во мраке, И залаяли собаки. Ванин папа спал прекрасно, — Вдруг вскочил, протер глаза: Что такое – в небе ясно, А как будто бы – гроза! Дом от грома содрогнулся, Стекла в окнах дребезжат, — Витькин дед – и тот проснулся, Хоть и был он глуховат. «Управдома – где б он ни был — Отыскать! Спросить его!..» Весь квартал глазел на небо, Но – не видел ничего. Ванин папа – он страха не чувствует, Мама Ванина – что-то предчувствует… Вдруг – о ужас! – Вани нет! Тут же видит Витькин дед, Что и Витька в постели отсутствует. Слышно только «ах!» и «ох!» — Поднялся переполох, — Витькин дед от этих «охов» Окончательно оглох. …А тем временем в ракете Их отчаянные дети, Продырявив атмосферу, Вышли курсом на Венеру. И мечтали – если выйдет, Привенериться на ней, — Сколько там они увидят Удивительных вещей!.. Например, хотелось Ване — Если точно прилетят, Чтобы Ване венеряне Подарили аппарат: Аппарат красивый, модный, Вроде солнечных очков, — Чтобы с ним читать свободно На любом из языков! Он за это расскажет про море им, И как лазили в сад в Евпатории, И как Витька там чихнул, И как сторож их спугнул, — И другие смешные истории. Ну а Витька, сжав штурвал, Тоже время не терял, — Но с закрытыми глазами Он другое представлял: …Путь окончен, всё в порядке. После мягкой их посадки — Вдруг со всех сторон несутся К ним летающие блюдца. И оттуда, словно белки, — Венеряне! А потом — На летающей тарелке Их катают с ветерком. А в тарелке кто-то ранен, — Витька сразу всё решил: Самый главный венерянин Витьке место уступил… Управлять ему не ново: Надо? – всё, какой вопрос! И мгновенно он больного К поликлинике подвез. И ему в конце полета С благодарностью вручен Вело-мото-кино-фото — Видеомагнитофон. Скоро будут смотреть телезрители, Как на Землю спешат победители. А когда прилетят, Их, конечно, простят — Витькин дед и Ивана родители. …Но – что это, как понять? — Кто-то начал к ним стучать, — И мечтатели в кабине Разом кончили мечтать. Быть не может! Неужели — До Венеры долетели? Ну, а может быть, забылись — И случайно прилунились?.. Хорошо, что всё закрыто. А снаружи так стучат!.. «Витька, вычисли орбиту По шкале координат! Что же это за планета? Мы ж летели полчаса… Слышишь, Витька, я ведь где-то Слышал эти голоса…» Надо было на что-то решиться им: Или ждать, или выйти открыться им!.. Вот друзья открыли люк — И увидели вокруг… Всех жильцов и сержанта милиции. Тот сказал: «Какой скандал! Я такого не видал — В пять пятнадцать два мальчишки Разбудили весь квартал!» И чужие папы-мамы — Все качали головами. Ванин папа извинялся, Витькин дед не появлялся… Витька думал: в чем же дело? Что с ракетой – где секрет? Почему же не взлетела?.. Тут примчался Витькин дед. Как же Витькин дед ругался! «Не умеешь – так не сметь! Коли уж лететь собрался — Надо было уж лететь! Как же так, – а голос зычный, — Почему ты оплошал?..» Только Ваня Дыховичный Знал причину и молчал. Ну а дня через два, после ужина, Та причина была обнаружена: Просто Ваня не сказал, Что с собой он книгу взял — И ракета была перегружена. Вот друзья давай решать — Можно ль Ваню осуждать: Он ведь взял «Трех мушкетеров» — Чтоб дорогой дочитать. Можно спорить, но решить – как? Благородный парень Витька После долгих ссор и споров Стал читать «Трех мушкетеров». Их девиз – «Назад ни шага!» — Сразу Витьку покорил. Д’Артаньян своею шпагой В пользу Вани спор решил! Призадумались мальчишки, Новый сделали расчет — Чтобы брать такие книжки Каждый будущий полет. Разногласия земные Удалось преодолеть — Им теперь в места любые Можно запросто лететь! Одолеют они – без сомнения — Лишний вес и Земли притяжение, — Остается только ждать… Мы желаем им удач И счастливого возвращения! <…> <1970—1971>