Охота в Лагарте. За два часа до темноты
Шрифт:
— На озере. Это чудесно.
— Лес и только лес кругом. Скажи, ты смогла бы какое-то время жить такой жизнью?
— С тобой.
— Летом там будет восхитительно. Когда тебе там надоест, то мы можем наезжать в Торонто или Монреаль.
Внезапно слово Торонто отрезвило его, и он замолчал. Где-то подсознательно возникли ассоциации, и ход мыслей был прерван воспоминанием о Фридландере, труп которого был найден в станционном буфете. После Фридландера был Стид. И тогда он вспомнил, что прошлую ночь во сне он видел Стида, и, хотя не мог вспомнить сон, его охватило тяжелое предчувствие.
— Ты слышала
— Да, слышала. Почему ты меня спрашиваешь об этом?
Она ответила настолько нарочито не задумываясь, что Фейн поднял глаза и увидел, что ее лицо покривила презрительная усмешка.
— Стид позвонил мне на следующий день после моего приезда сюда, я не знаю почему. Он весьма общительный, свойский парень.
— Не очень приятная личность.
— Я то же самое бы сказал. Кроме прочего, он утверждает, что близок к правительственным кругам.
— Они его используют, — сказала Кларита с нескрываемым презрением. — Месяц или два назад состоялся процесс над террористами. Его приглашали как свидетеля обвинения. Он и Фридландер поехали смотреть на их расстрел в Ла Кабанья.
Фейн вспомнил страшный отчет Фридландера.
— Фридландер тоже был там, — заметил Фейн.
— Они одно время часто встречались. Я узнала Стида через Фридландера.
Фейн не знал, как ему понимать выражение «узнала Стида». Стид, очевидно, добивался ее расположения.
— Фридландер пытался сделать все возможное, чтобы избежать Стида, когда был здесь первый раз.
Фейн взвешивал факты. Фридландер прекратил дружбу со зловещим Стидом. Он вернулся в Канаду запуганным. Кто-то угрожал его жизни. Фридландера убили. Где же взять недостающие кусочки разбитой мозаики? Стид по каким-то темным, непонятным для Фейна мотивам ждал появления на сцене преемника Фридландера.
Они пробыли на пляже до вечера, а ночь провели в небольшом коттедже. Фейн встал рано утром и обследовал, насколько мог, побережье: протяженность пляжа, степень крутизны берега. Место для высадки десанта было отличным, лучше, чем пляжи в Джела и Салерно, с которыми он был знаком в 1943 году. Чистый берег, плотно утрамбованный песок, отсутствие грязи и ила. Здесь песчаный пляж переходил в дюны.
Лучшего места для высадки десанта не найти. «Ну а что после этого?» — подумал Фейн. Дюны волнами уходили в глубь острова и останавливались у кромки болота. Можно ли построить здесь посадочную площадку? Но, очевидно, нет. В четверти мили от берега был остров, покрытый небольшим кустарником. А что, если посадочную площадку построить на нем?
В свое время Фейн неплохо плавал в маске и с ластами. Они были о ним, и он решил вплавь добраться до острова. Вскоре Фейи понял, что остров был обманчиво близко. Он плыл в прозрачно-зеленой воде, изучая дно с профессиональным интересом. Дно было чистым, без признаков рифов. Судно довольно большого тоннажа могло безопасно войти в бухту и встать на якорь. Это место было предназначено самой природой для проведения десантной операции.
Кларита проснулась в половине девятого. Появился бармен с кусочками поджаренного хлеба, крепким кофе и приятными на вид, но безвкусными фруктами, которые они ели впервые. Завтрак был подан на веранду. Вдали в море, у горизонта, появились грозовые облака, но солнце еще светило ярко. Какое-то вьющееся
— Я не хочу уезжать отсюда, — сказала она.
Он поцеловал кончики ее пальцев.
— Ну что ж, давай останемся.
— Я думаю, что действительно могу жить в таком месте в нашем доме, построенном здесь. Это было бы чудесно.
— Но не тогда, когда откроется Рай в Лидо.
— Нет, конечно. Я совсем выпустила Лидо из виду.
— Здесь великолепно. Пальмы, зеленое море, экзотические птицы.
— А мы не могли бы здесь остаться еще на несколько дней? — спросила Кларита. — Пусть это будет нашим настоящим медовым месяцем.
— Самолет. Ты же знаешь, что я мечтаю об этом, но это невозможно.
— Мы должны действительно вылететь в четверг?
— Думаю, что да. Журналисты — рабы времени.
— Мы никогда не вернемся сюда снова, да?
— А ты не хочешь?
— Нет. Мысль о том, что я наконец уеду, позволяет видеть все в ином свете. В любом случае пусть эти несколько часов будут самыми лучшими в жизни.
Они снова купались, плавали и вернулись в домик. Фейн надел брюки и рубашку. Она окликнула его с веранды:
— Послушай, мой дорогой, наши цветы уже увяли.
— Уже погибли? — спросил он.
«А почему бы и нет? — спросил себя мысленно Фейн со странным раздражением. — Цветы собирают, на них смотрят, ими любуются, а затем выбрасывают. Они были великолепными, а затем увяли, и пропала их красота. Чем нежнее и привлекательнее красота, тем беспощаднее ее гибель и разложение». Пессимизм, свойственный натуре Фейна, связывал поблекшие цветы с его жизнью. «А что будет дальше?» — спросил он себя.
— Ты не знаешь, где ружье? — спросил он.
— Под кроватью. Оно упало, и я затолкнула его под кровать.
— Постреляем уток?
— Где? Без лодки никуда не доберешься.
— На острове. За углом привязана лодка. Мы можем ее взять. Я просто не могу приехать без утки.
— Как долго будешь на охоте?
— Недолго, — сказал он. — Не больше часа.
— Я подожду тебя здесь. Я очень устала. Наверное, это солнце и море. Я полежу здесь и отдохну. Ты не будешь там долго, не правда ли?
— Да, скоро вернусь. Бесполезная трата времени. Во всяком случае, вернусь через час.
Фейн отвязал лодку, положил на дно ружье, подтащил ее к воде, сел в нее и стал грести, направляя лодку к острову. Ветер крепчал. По воде шли мелкие волны. На поездку к острову он потратил больше времени, чем предполагал. Начался отлив, и Фейн оставил лодку на плаву, зацепив якорь за полузатопленное дерево. На берегу было мало песка, и сучковатые пальцы известняка вытянулись почти до воды. Выше обрыв был загроможден обугленными остатками леса, а над ними переплетались густые заросли кустарника. Фейн нашел тропинку через кустарник, которая вывела его на широкую поляну. Там он увидел хижины углежогов, которые смотрели на пришельца хитровато и испуганно. После осмотра поляны Фейн понял, что поколения углежогов помогли ему выполнить задание де Хавиланда. 20 или 30 акров внутренней части острова были расчищены от спутанных джунглей и превратились в грязное поле с большими кучами древесного угля.