Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники
Шрифт:
– Я хочу его допросить. Привяжи его за своей лошадью.
До лагеря было почти две лиги. Кадему связали руки и привязали другой конец веревки к кольцу на седле Удемана. Удеман вел Кадема быстрым шагом. Когда пленник падал, он рывком поднимал его, но каждый раз, падая на жесткую землю, Кадем сдирал кожу на коленях и локтях. И когда Удеман втащил его в лагерь, он был покрыт смесью грязи, крови и пота.
Котс спешился и пошел осматривать остальных пленных арабов, захваченных Удеманом.
– Как зовут? – спросил он у двоих, как будто бы
– Рашид, эфенди.
– Хаббан, эфенди.
В знак уважения и покорности они коснулись груди и губ. Котс подошел к третьему пленнику. Тот был ранен. Он лежал, свернувшись, как зародыш в чреве, и стонал.
– Как тебя зовут? – спросил Котс и пнул его в живот.
Раненый застонал громче, и свежая кровь потекла у него между пальцами, которыми он зажимал рану в животе. Котс взглянул на Удемана.
– Дурак Гоффель, – объяснил Удеман. – Слишком возбудился. Забыл о приказах и выстрелил в него. Попал в живот. До утра не доживет.
– Вот как! Что ж, лучше он, чем лошадь, – сказал Котс и снял с пояса пистолет. Взвел курок и прижал ствол к голове раненого. Раздался выстрел. Пленный застыл, глаза его закатились. Ноги судорожно задергались, и наконец он затих.
– Напрасная трата доброго пороха, – сказал Удеман. – Надо было позволить мне прикончить его ножом.
– Я еще не завтракал, а ты знаешь, какой я брезгливый. – Котс улыбнулся собственной шутке и убрал дымящийся пистолет в кобуру. Он взмахом руки показал на остальных пленных. – Дай каждому по десять ударов хлыстом по босым ступням, пусть они взбодрятся. После завтрака я снова поговорю с ними.
Котс наложил себе жареного мяса бубала и стал есть, наблюдая за тем, как Удеман и Рихтер бьют пленных по голым ступням.
– Сильные люди, – одобрительно заметил он: пленники при каждом ударе издавали лишь легкие звуки. Он знал, какую боль они испытывают. Котс пальцем вытер миску и, облизывая палец, подошел к Кадему и сел перед ним на корточки. Несмотря на порванную и пыльную одежду, на порезы и синяки, покрывавшие тело, Кадем совершенно явно был главным, и Котс не стал тратить время на остальных. Он взглянул на Удемана и показал на Рашида и Хаббана:
– Уведите этих свиней подальше.
Удеман понял, что Котс не хочет, чтобы они слышали его разговор с Кадемом. Позже он допросит их порознь и сравнит ответы. Котс подождал, чтобы солдаты-готтентоты отвели прихрамывающих арабов подальше и привязали к дереву. Потом снова повернулся к Кадему.
– Итак, ты побывал на мысе Доброй Надежды, возлюбленный Аллахом?
Кадем сверкающими на пыльном лице фанатичными глазами смотрел на него. Но в медлительном мозгу Удемана при упоминании места что-то шевельнулось. Он взял один из мушкетов, захваченных у пленников, и протянул капитану. Сначала Котс посмотрел на оружие рассеянно.
– Ложе, – направил его внимание Удеман. – Видите эмблему на дереве?
Глаза Котса сузились, губы сжались в твердую жесткую линию, когда он увидел рисунок, нанесенный раскаленным железом.
– Отлично! – Котс поднял голову и посмотрел на Кадема. – Ты один из людей Тома и Дориана Кортни?
И увидел в глубине темных глаз Кадема какую-то вспышку, но она была так быстро погашена, что он не мог сказать, какое чувство она выражает; однако капитан был уверен, что это сильное чувство. Возможно, верность, преданность, а может, что-то другое. Котс сидел и смотрел на пленника.
– Ты знаешь мою жену, – напомнил он, – и я мог бы оскопить тебя за то, как ты о ней говорил. Знаешь ли ты братьев Кортни, Тома и Дориана? Если знаешь, это может спасти твои яйца.
Кадем молча смотрел, и Котс приказал Удеману:
– Задери его одежду, чтобы я мог судить, какого размера нож нам понадобится.
Удеман улыбнулся и нагнулся к Кадему, но не успел до него дотронуться, как Кадем заговорил:
– Я знаю Дориана Кортни, но его арабское имя аль-Салил.
– Это рыжеголовый, – согласился Котс. – Да, я слышал, его так называют. А его брат Том? Тот, кого люди называют Клиб, ястреб.
– Я знаю их обоих, – подтвердил Кадем.
– Ты их приспешник, их холуй, их тварь, их лизоблюд?
Котс сознательно подбирал слова, чтобы вывести араба из себя.
– Я их непримиримый враг, – бросился в ловушку Кадем, ощетинившись от гордости. – И если Аллах добр, однажды я стану их палачом.
Он сказал это с такой яростью и искренностью, что Котс ему поверил. Но ничего не сказал, потому что часто молчание – лучший способ допроса.
А Кадем был так взбудоражен, что продолжал:
– Я носитель священной фатвы, возложенной на меня моим господином правителем Омана калифом Заяном аль-Дином ибн аль-Маликом.
– Как может такой благородный и могучий монарх доверить такую миссию куску протухшей свинины вроде тебя? – насмешливо спросил Котс. И хотя Удеман ни слова не понимал по-арабски, он подхватил издевательский смех капитана.
– Я принц королевской крови, – гневно ответил Кадем. – Мой отец был родным братом калифа. Я его племянник. Калиф доверил мне командование своими армиями, и я сотни раз доказал ему свою верность на войне и в мирное время.
– Однако ты не смог исполнить эту свою священную фатву, – насмехался Котс. – Твои враги по-прежнему преуспевают, а ты в отрепье, привязан к дереву и весь в грязи. Таков оманский идеал могучего воина?
– Я убил повинную в кровосмешении сестру калифа, что было частью моего задания, и так серьезно ранил аль-Салила, что он может умереть от раны. Но если он не умрет, я не буду знать отдыха до того дня, когда закончу свое дело.
– Все это безумный бред, – насмешливо сказал Котс. – Если тобой движет священный долг, почему ты бродишь, как нищий, в глуши, одетый в грязные тряпки, стреляешь из мушкета с эмблемой аль-Салила и пытаешься украсть наших лошадей?