Охотник
Шрифт:
— Сам дойду, — сказал Гуннар.
— Да хрен ты куда дойдешь, на ногах еле держишься.
— Значит, доползу. Не хочу быть должен.
И Руни надо как-то отплатить, только придумать как. Вот доберется до дома, напьется, проспится и придумает. А потом постарается обо всех них забыть. И о Вигдис тоже?
— Знаешь что, мне плевать, за кого ты меня держишь, — рыкнул Эрик. — Но если ты сейчас не обопрешься на мою руку и не позволишь довести до дома, я тресну тебя по башке — ума в которой нет, так что вреда это не принесет — и уволоку на плече.
Гуннар выругался. Эрик ухмыльнулся.
— Да, я ублюдок, этой новости двадцать три года. Ну так идешь, или тащить?
Глава 12
Эрик оказался прав, чтоб его — один Гуннар до дома бы не добрался: шатало, точно пьяного. На него и поглядывали как на пьяного — и то сказать, шнуровка на дублете порвана, одежда вся в бурых пятнах, нечесан, и разит наверняка. Пропойца и есть, явно не первый день загулявший.
Целитель всю дорогу не раскрывал рта, что было на него совсем не похоже, но сейчас Гуннар этому только порадовался. О чем им теперь говорить, в самом деле? Не забыть бы только предупредить, чтобы завтра не заходил, как-нибудь оклемается и без плетений. Глаза бы ни на кого из них не глядели.
Увидев, как со ступеней дома поднимается знакомая фигурка, Гуннар мысленно застонал.
Вигдис, обняв, не потянулась к губам, как обычно, ткнулась носом в плечо и замерла. Проговорила, не поднимая головы.
— Руни меня прогнал.
— И правильно сделал, — сказал Эрик. — Ты бы тюрьму по камешку разнесла, а ему разбирайся потом.
Она хихикнула, по-прежнему пряча лицо на груди Гуннара. Тот так и остался стоять столбом тоскливо размышляя, как это все некстати. Побыть бы одному, отдышаться и не думать, хотя бы один вечер не думать ни о чем.
— С лестницей помочь? — спросил Эрик.
— Осилю.
Целитель глянул с сомнением.
— Как знаешь. Завтра зайду.
— Нет.
— Не спорь о том, в чем ничего не понимаешь. Вигдис, до утра его из постели не выпускай, — Он хмыкнул. — В смысле…
— Я поняла, — улыбнулась она, наконец, отрываясь от Гуннара и беря его под руку. — Укрою одеялом, поцелую в лоб, буду родной матерью.
Гуннара передернуло.
— Нет. Оставьте меня в покое. Оба. Пожалуйста.
Вигдис выпустила его локоть, развернулась, заглядывая в лицо.
— Пожалуйста, — повторил Гуннар, старательно не смотря ей в глаза.
— Ты думаешь, это я?
— Я ничего не думаю, — сказал он, по-прежнему глядя куда-то поверх ее головы. — Просто хочу упасть и сдохнуть, и пусть хоть весь город вырежут к ядреным демонам вместе со мной. — Гуннар с силой провел ладонями по лицу, мотнул головой и тут же об этом пожалел — повело в сторону. Добавил: — Прости, я сейчас не в себе. Давай потом.
Шагнул в сторону, обходя Вигдис.
— А оно будет, это «потом»? — спросила она. Негромко
— Я не могу думать о том, что это ты, — прошептал он. — И не могу не думать. Прости меня.
Вигдис отстранилась, заглянув в глаза — и в этот раз он взгляд не отвел. Осунулась, темные круги на поллица, тоже вся извелась.
— А я не могу доказать, что это не я, — слабо улыбнулась она. — И что нам теперь с этим делать?
— Не знаю, — сказал Гуннар, шагнув назад. Повторил: — Прости.
В этот раз она не стала заступать путь, но ее взгляд, казалось, вот-вот просверлит дыру между лопаток.
— Что с ним сделали? — еле слышно спросила Вигдис.
— Виска и каленое железо, — так же негромко ответил Эрик.
Она охнула.
Гуннар обернулся:
— Не смейте меня жалеть!
— Да я тебя сам сейчас пристукну, вот же дал Творец подопечного! Живо в кровать, и чтобы до завтра оттуда не вылезал.
Гуннар усмехнулся, разворачиваясь, едва не вписался в косяк, двинулся к лестнице, слыша за спиной беззлобную ругань Эрика. Вот так-то лучше.
С лестницей он явно погорячился — одолев первый пролет, пришлось остановиться, опираясь на стену. Кто только додумался так дома строить. Первый этаж — лавка, второй — зал, где хозяйка принимала гостей, жилые комнаты только на третьем. Назло всем этим одаренным не свалится. Толку-то с их плетений, если ноги все равно не держат. Впрочем, нечего Творца гневить — хотя бы не болит. Саднит, ноет, ломит, но не болит.
Занятно, совсем недавно он бы за минуту без боли полжизни отдал, а сейчас уже мало, уже хочется, чтобы и силы вернулись, и мысли перестали разбегаться. Вот уж точно, покажи палец — руку откусит. Как будто впервой его так лечили, не знает, что даром ничего не дается, и целительные плетения нещадно тянут силы не только из самого одаренного, но и из исцеляемого. Точнее, телу, чтобы восстанавливаться быстрее, чем положено Творцом, нужно сил куда больше обычного. Надо сперва отоспаться и только потом что-то думать.
Гуннар пошарил в щели над притолокой — ключа не оказалось. Странно. Прознал кто? Пришлось спуститься и постучаться к хозяйке. Та открыла, бледная, даже в полумраке лестницы видно.
— Прошу вас покинуть мой дом. Ни разу еще ко мне не врывалась стража посреди ночи, требуя обыскать жилье преступника, и я не хочу, чтобы это повторилось. Довольно и того, что второй день приходится оправдываться перед соседями за то, что пустила в дом душегуба.
— Хорошо, — сказал Гуннар.
Что толку оправдываться? Невиновные не оказываются по уши в крови над свежим трупом, так ведь?