Охотник
Шрифт:
— Как мои любовные дела угрожают безопасности ордена?
— Это мне решать. Или спросим твою женщину? — Чистильщик в упор уставился на Ингрид.
— Ну и зачем было делать вид, будто не знаешь? — усмехнулась она.
— Ты не носишь перстень. Ума не хватило получить? И образец не носишь. Или он таскает его в память о другой женщине?
— Образец? — попытался вклиниться Эрик, но чистильщик даже не глянул на него.
Ингрид снова улыбнулась.
— Не люблю побрякушки. — Она развела руками, словно показывая: ни колец, ни браслетов. В раскрытом вороте тоже не было украшений,
— Так что за обычай?
— Шаман режет обоим запястья, смешивает кровь в чаше, его помощники затягивают рану. В это время шаман уносит чашу на алтарь, что-то плетет, что именно, я не разглядела. Возвращается с двумя бусинами. Повязывает на руку. Что-то говорит на своем языке. После этого двое считаются по их обычаям мужем и женой.
Гуннар поверил бы, ни интонация, ни лицо, ни жесты не выдавали лжи. Вот только о подобном ритуале он ни разу не слышал. Это по большому счету ни о чем не говорило: мир велик, в нем множество странных народов со странными же обычаями. Вот только в самом начале их знакомства Эрик обмолвился, дескать, ему очень повезло, что Колльбейн, младший сын купца, собирает экспедицию на свои и сильно стеснен в средствах. А потому вынужден брать тех, на кого серьезные наниматели и не посмотрели бы. Мало кто рискнет взять на серьезное дело парня, лишь несколько месяцев назад получившего перстень и ничем себя пока не зарекомендовавшего. И про несколько месяцев он тогда явно не врал. Он и выглядел не старше Орма, и повадки у них во многом были одинаковые, разве что Эрик не кичился тем, что дар проявился рано, и не пытался показывать превосходство.
Не успели бы они с Ингрид за эти несколько месяцев побывать на востоке и вернуться. Разве что пройдя между мирами, но если это действительно опасно, вряд ли. Не стали бы оба рисковать жизнью только ради красивого обряда. Даже если бы Эрику и стукнуло в голову что-то подобное, Ингрид осадила бы. А, значит, оба врали. Убедительно и складно, явно не сговорившись, понимая друг друга с полуслова — но все же врали.
— И никого не позвали, засранцы, — Гуннар отхлебнул пива. — На выпивку пожмотились?
— Чтобы потом кто-нибудь побежал к служителям Творца? — фыркнуд Эрик. — Я собирался, вернувшись, осесть и остепениться, спокойно работать, а не бегать от ересеборцев.
Немногие одаренные в ордене охотников всегда могли найти любого его члена. В особом помещении под замком хранились образцы. Деревянные бусины, пропитанные кровью. Впрочем, носитель мог быть любой, хоть обрывок ткани. Лишь бы хорошо впитывал. Главное все же кровь. Если чистильщики по доброй воле не отпускают своих, значит, у них тоже должен быть способ всегда знать, где они. Кровь, насколько Гуннар знал — самое простое. Наверное, были способы заключить каплю и в дымчатое стекло… очень напоминающее тусветную тварь.
— И все? И никаких подробностей? — ухмыльнулся чистильщик. — О самом важном событии в жизни женщины?
Ингрид фыркнула.
— Самые важные события в жизни любого — это рождение и смерть. Первое я не помню, о втором не смогу никому рассказать. Но языческий обряд, лишь
— Всегда знал, что я тебе дорог, — буркнул Эрик. Перевел взгляд на чистильщика:
— Вы удовлетворены? Или хотите, чтобы я и дальше выворачивал душу, выставляя себя влюбленным дурнем?
— Не совсем. Но пока оставим это. Теперь самое интересное: как вы остановили тусветных тварей?
— Никак. Мы удрали оттуда, едва убедившись, что раненый не отдаст Творцу душу прямо на месте.
— Отряд, пришедший на прорыв, видел следы битвы. Небезуспешной. Кто-то явно знал, как останавливать тварей.
— Как можно остановить пчелиный рой? Который, к тому же, прожирает доспехи, точно моль — шерсть? — спросил Эрик.
— И плетения рассыпаются, — сказала Ингрид.
— Именно это я у вас и спрашиваю. Плетения рассыпаются, сталь разъедает, так что рубить их тоже нельзя.
Гуннар изобразил на лице изумление:
— Их можно было рубить. И отрубленное рассыпалось. — Он посмотрел по очереди на Эрика и Ингрид. — И вроде бы горело? Я толком не успел ничего понять, сколько-то раз отмахнулся, потом зевнул…
Он поморщился, показывая, как неприятно вспоминать и о собственной оплошности, и о том, чем она обернулась.
— Я подобрала его меч, — подхватила Ингрид. — Потому что до того меч Зигмунда просто разъело, и я не стала рисковать, доставая свой. Отрубленное действительно горело. Так и продержались…
Она осеклась, глядя поверх головы Гуннара. Он оглянулся, мысленно выругался. Вигдис.
— Не помешаю?
Чистильщик улыбнулся в ответ так, что Гуннару мгновенно захотелось пересчитать ему все зубы. Чтобы нечего было перед девушками скалить.
— Ни в коей мере. Но, боюсь, наша беседа покажется вам скучной.
Что она успела услышать после того, как распрощалась с купеческим управляющим?
Вигдис улыбнулась. Гуннар про себя помянул все противоестественные связи родни чистильщика до девятого колена. Разозлился на себя — нашел время ревновать, Она ведь явно непроста глазки строит, и… Пропади оно все пропадом!
— Впрочем, вы же тоже там были? — продолжал чистильщик. — Расскажете? Не каждому удается противостоять тварям хоть пару минут, а вы, по слухам, продержались дольше. Дали уйти тем, кого подрядились охранять, и раненого унесли… хотя я так и не понял, зачем было возиться с пустым.
Вигдис передернуло.
— Знала бы, о чем идет разговор, ни за что бы не подошла. Еле ноги унесли.
Что она услышала?
— И чуть не потеряли одного из самых дорогих моих мечей.
— Вот как? — вежливо удивился чистильщик.
— Я посредник, — сказала Вигдис. — Гуннар приносит мне пятую часть заработка. Ни одной жалобы за те два года, что мы вместе работаем в Белокамне. Конечно, стоило возиться.
Интересно, врет или нет? С самого Гуннара она долю не брала, а у нанимателей такие вещи не спрашивают.
— Наверное, если так, — кивнул чистильщик. — Но все же, что там было?
— Безумие. Сущее. Ни разу не видела, чтобы от человека за пару минут остался голый костяк. — Ее снова передернуло.
Служанка, повинуясь жесту, поставила перед ней кружку. Чистильщик снова улыбнулся.