Охотник

Френч Тана

— Я таких уйму понаделала, — говорит она. — Глянь.

Расстаралась: девять или десять безупречных полосок слегка разных оттенков. Кел переводит дух.

— Ага, хорошая работа, — говорит он. — Вот этот и вот этот вроде довольно близко подходят. Еще разок глянем, когда высохнут. Хочешь пообедать?

— Мне домой надо, — говорит Трей. Притискивает крышку к банке с морилкой. — Мамка забеспокоится. Про Рашборо она уже наверняка знает.

— Можешь ей позвонить.

— Не.

Вновь она делается недоступной. Ее расслабленность с Келом там, на горе,

была лишь краткой передышкой, какую Трей себе позволила, прежде чем взялась за ту задачу, которую она самой себе поставила. Ну или это она так обеспечивала себе Келово присутствие — чтоб беспрепятственно выложить свою байку Нилону. На что Трей способна, Кел уверенно сказать уже не может. Считая, что изощренности, какая развивается у других подростков, в Трей нет, он тоже заблуждался. Она ее просто приберегала и приноравливала, чтобы применить, когда это значимо.

— Ладно, — говорит он. Ему хочется запереть все двери, заколотить окна, забаррикадироваться вдвоем с ней в доме, покуда не сможет сделать так, чтобы малая отрастила себе рабочие мозги, — или хотя бы до тех пор, пока со всем этим не будет покончено. — Приберемся тут, и я тебя отвезу.

— Мне шикарно пешком.

— Нет, — говорит Кел. Рад нащупать точку, где может настаивать на своем. — Я тебя везу. И ты будешь осторожна. Если происходит хоть что-то, что тебя беспокоит, или просто хочется сюда — звони мне. Я сразу приеду.

Ждет, что Трей закатит глаза, но та просто кивает, вытирая кисть о тряпку.

— Ну, — говорит. — Ладно.

— Ладно, — отзывается Кел. — На полке еще скипидар есть, если надо.

— Я записала, что с чем там смешивала, — говорит Трей, показывая подбородком на брусок. — Возле каждой.

— Хорошо. Когда вернемся к этому, жить будет проще.

Трей кивает, но не отвечает. Слышно в ее голосе нечто окончательное, будто она не предполагает, что сюда возвратится. Кел хочет что-то сказать, но верных слов не находит.

Вот сидит на полу она, непринужденно заплетя ноги, шнурки развязаны, волосы с одной стороны дыбом, и опять смотрится малявкой — такой, какой Кел ее помнит. Он не знает, как остановить ее на том пути, что она себе прокладывает, а потому выбора у него нет — только идти за нею следом на случай, если где-то впереди ей понадобится. Таково ль было ее намерение или нет, но решать теперь ей. Кел желал бы найти способ сказать ей об этом — и попросить, чтобы решала осмотрительно.

16

На склоне горы — липкая жара; Банджо все время, пока ехали, громко стонал, тем самым отчетливо заявляя, что эта погода есть жестокое обращение с животным. Кел повез их кружным путем, по дальнему боку горы, чтобы держаться подальше от места преступления.

Его машина исчезает в облаке пыли, а Трей медлит у калитки — прислушивается, не обращая внимания на театральное сопение Банджо. Звуки, долетающие с развилки, кажутся обыденными: непотревоженные птицы и мелкие проворные шорохи, никаких голосов и неуклюжего людского движения. Трей прикидывает, что гарды, должно быть, все доделали

и забрали Рашборо с собой, чтобы поскрести у него под ногтями и собрать волокна с его одежды. Жалеет, что не знала всего этого раньше, когда у нее была возможность как-то это использовать.

Заслышав хруст шагов, она поворачивает голову. Из-за деревьев на кромке двора появляется отец, направляется к ней, машет ей будто с какой-то срочностью.

— А вот и солнышко мое наконец, — говорит он, глядя на нее укоризненно. В волосах у него веточка. — Вовремя ты. Я тебя ждал.

Банджо, не обращая на Джонни внимания, протискивается пузом через рейки ворот и устремляется к дому и своей плошке с водой.

— Время-то всего обед, — говорит Трей.

— Я знаю, но нельзя вот так уходить, ничего мамке не сказав, — в такой-то день. Мы тут все волновались. Ты вообще где была?

— У Кела, — говорит Трей. — Пришлось ждать следователя. — Что отец делал, сидя в зарослях, он не объясняет, но Трей и так понимает. Он поджидал ее там, потому что прежде, чем предстать перед следователем, ему нужно знать про него все. Заслышав машину, он спрятался, как малявка, разбивший окно.

— Ай господи, ну точно, — говорит Джонни, хлопая себя по лбу. Насчет его волнений за нее у Трей иллюзий никаких, однако отец все же волновался: он переминается с ноги на ногу, как боксер. — Твой дружок Хупер сказал, что им поговорить с тобой надо, верно? Со всей этой кутерьмой у меня из головы все вылетело. И как прошло? Они с тобой по-доброму?

Ему везет: Трей тоже хочет с ним потолковать.

— Ага, — отвечает она. — Там всего один следователь был и парень, который все записывал. С ними все шик.

— Хорошо. Пусть с моей девочкой как следует обращаются, — говорит Джонни, грозя пальцем, — а не то придется иметь дело со мной. Про что спрашивали?

— Просто хотели узнать, как я его нашла. Сколько было времени, когда я его увидела. Прикасалась ли я к нему, что делала, видела ли кого.

— Ты сказала, что я мимо шел?

— Кел сказал.

За спиной у Джонни в окне гостиной движение. Свет на стекле размывает фигуру, а потому Трей определяет ее через секунду: Шила, обняв себя за талию, наблюдает за ними в окно.

Джонни потирает уголок рта костяшками пальцев.

— Ясно, — говорит он. — Шик, без паники. С этим я разберусь. А насчет золота? Ты что-нибудь про это рассказывала? Или упоминала?

— Не.

— А они спрашивали?

— Не.

— А дружок твой Хупер, он как, говорил что-то, не знаешь?

— Не. Они его расспрашивали так же, как и меня. Что он делал с Рашборо, прикасался ли к нему. Про золото он ничего не говорил.

Джонни исторгает в небо краткий злобный смешок.

— Я так и думал. Они все в этом, блядские легавые. Из любого несчастного урода Хупер все говно вышибет, если от него утаить что, и небось так и делал не раз и не два, а вот сам запросто помалкивает, когда его башка на кону.

Трей говорит:

— Я думала, ты не хочешь, чтобы они знали.

Это возвращает его внимание к Трей.