Охотники за курганами
Шрифт:
«Великая Императрица и Самодержица Российская! Припадаю к ногам Твоим с нижайшею просьбою — сына моего единственного, князя Артема Гарусова из Сибири в Петербург не отзывай по окончании его командации. Вели ему вести в Сибирских окраинах любое, потребное тебе дело. А казус с его невестою — Лизаветой Трубецкой — семейно прочтен нами, как Тебя не касательный. А касательство имеет к нему токмо наш род. И род наш просит, по возможности и по прошествии некоторого времени девицу Лизавету Трубецкую от служения Тебе освободить. Место же девице Лизавете — и буде — Сатаной пожалованному приплоду ее —
Екатерина подняла глаза от листа необычного цвета к лицу придворного лакея. Его она видела в первый раз, но не удивилась — поняла, в какую замятию сунул ее головой подлый граф Панин.
Екатерина машинальным делом взяла с зеленого стола золотую монету, протянула ее ливрейному молодцу. Тот с поклоном монету принял. Кругом них смеялись полупьяные игроки, хлопали о столы карты, а Екатерина сочно видела, как расходится по шву рукав ливреи от давления мощного мускула этого неизвестного во дворце челядинца. Не его была ливрея, и не был этот рослый молодец дворцовым лакеем. Убийцей он был…
Челядинец всего один миг подержал на ладони монету, кивнул Императрице, опустил ладонь, монету уронил на пол и зашагал в сумрак — к выходу.
Императрица разом пересохшим горлом не смогла выдавить крика гвардейцам охраны. Да еще к лицу ее подсунулся, сильно воняя кельнской водой, австрийский посланник, прошептал:
— Савидовать буду всей жиснь, что такие сольдат, как твой лакей, в твоя армия есть!
— Пошел на хрен, долбак! — прорвалось наконец у Екатерины.
— Спасибо, спасибо, — во весь рот и во весь свой ум заулыбался австрийский посланник.
Екатерина, насильно улыбаясь, на горячих ногах добралась до туалетной комнаты. Шуганула оттель немецким хамским словом двух служанок, осталась одна. Перечла письмо, хотя и так все было ясно: тот молодец в ливрее мог и не письмо ей протянуть — кинжал в сердце. А морда у него, будто долотом деланная, смачно говорила, что ему смерть — не в диковинку. Хоть своя, хоть чужая. И насчет девчонки — Лизки Трубецкой — тоже ясно прописано. И насчет Ван дер Валена… Найдут дурня-голландца, найдут в… казарменном ватерклозете, да еще без уда и без головы… Такое, сказывали, с иноземцами в Петербурге уже бывало. И не раз… Ладно! Хватит!
Екатерина зарукавным платочком утерла вспотевшую шею, грудь, осторожно поправила подглазные румяна. Ван дер Валена оженить на Лизке Трубецкой немедля и тотчас отправить в войска. Пусть под страхом быстрой смерти подберет военного человека в прямые исполнители замысла противу Иоанна Шестого. Человека нерусского, а лучше — поляка. Да, поляка… И вот ведь Бог — все видит! — такой полячишка есть! Конечно — есть. Днями подписала Екатерина решпект о назначении в русский Семеновский полк поручиком — Мироновича! За того хлопотал сам Понятовский, будущий король Польши. Ай да Екатерина! Ай да русская Императрица! Быстро дошла умом до жестокости русских интриг… Поляк Миронович, рекомендованный самим польским крулем Понятовским, убьет, как бы заговором, Императора Иоанна Шестого… Так. Европа станет на Польшу смотреть, как на собаку бешеную… Очень хорошо… Польше от того никуда,
А уж противу Ван дер Валена, как в письме старика Гарусова сказано, сами они пусть кланово и разберутся. Значит, мнимое освобождение Императора Иоанна Шестого надобно подогнать к моменту некоего происшествия с Ван дер Валеном… Того Ван дер Валена немедля Трубецкие зарежут и концы заговора противу Иоанна Шестого — все в воду… Ловко!..
Императрица захлопала в ладоши. Тотчас вбежали комнатные девушки, поднесли ароматической соли.
Екатерина подышала из пузырька сильно ароматной смолы, в голове стало холодно. Сделав холод на лице, Императрица вышла в залу. Улыбаясь одними губами, прошествовала к своему столу. За ним не играли — дожидаясь ее.
— Граф Шулленбург, — обратилась Императрица к австрийскому посланнику, — мне импонирует, как вы разбираетесь в солдатской стати… Завтра с утра приглашаю вас посмотреть развод моих кавалергардов, коих полковницей я являюсь… — Говоря так, Императрица все искала глазами графа Панина. Искала напрасно — граф на куртаг не явился…
Графа Панина в тот вечер на темной Васильевской переправе шестеро конных молодцов отбили у кавказского конвоя, зарезав махом четверых горских конвойцев, не давши им и раза махнуть шашками. Кучера просто оглушили.
Опосля к карете тяжело подошел человек с тростью, спросил глухо:
— Чьего ума дело с девицей Трубецкой?
— Катькино, — мигом соврал граф Панин. Ему страшно жало в тот миг понизу брюха. Сказавши имя Императрицы, граф почувствовал, как сквозь бархатные колеты потекла на атласные чулки вонькая горячая моча.
— Врешь, — придушенно молвил человек с тростью, — здесь твой замах, твой удар, по-твоему выверен… Посему — помни меня… с утра до ночи, да с ночи до утра, да каждый день…
Сказавши так, человек шагнул в сторону, ударил тростью правую пристяжную шестерика. Та всхрапнула и поднялась на дыбки. Шестерка, бешено кривуляя, понесла повдоль Невки.
Потерев вонючие руки о камзол, граф Панин вспомнил имя человека с тростью. Это был отставной ныне палач Горемякин, что начал точить топор о шеи государевых преступников с четырнадцати лет, при Его Императорском Величестве Петре Алексеевиче… дай ему Боже, вечного упокоения!
Глава 33
По первости дела следовало, как сказал князь, — провести разведку камня. Его уже пробовали толкать с места толстыми лагами, тянуть лошадьми, да толку с того было — шиш казанский.
Вот тут-то Гуря и отличился. Баальник в том помог — подсказал, как лазить по совершенно гладким стволам дерев. На щиколотки Гуре привязали петлей грубую веревку, прежде обкинув ею ствол высоченной сосны, крона которой покачивалась в трех саженях от земли. Шесть человек друг другу на плечи встанут, а все равно той кроны не достать. Вот Гуря и полез наверх с помощью обрывка вервия. На руках подтянется, потом ноги подтянет. Веревкой заклинит ноги на стволе — и снова подтянется. Веревка, она зацепу на смолистом стволе завсегда найдет и человека тем зацепом выдержит. Опять Гуря на руках подтянется, опять ноги с петлей подожмет.