Охотники за курганами
Шрифт:
Правда, лез наверх медленно, долго отдыхал. Солдатам наскучило глядеть на древолаза, они пошли похлебку хлебать. Возле сосны остались лишь ученый посланник да господин Гербергов. Тому, Гербергову, приходилось теперь слушаться каждого движения руки, даже пальца Полоччио — он иноземцу уже десять тысяч ефимок проиграл. Считай, свой дом в Петербурге — со дворней и мебелью.
Гуря наконец добрался до веток сосны, пристроился там в вышине и достал бумагу с карандашом.
— Что видишь? — крикнул снизу Полоччио.
Гуря отмахнулся от вопроса — не продышался еще от тяжелой работы. Руки дрожали, ноги — будто в железы взяты.
Сверху, как и предсказал
То, что на земле по руслу реки не виделось из-за травяной заросли, Гуря сверху приметил разом. А приметил он то, что от того места, где валун перекрывал правый рукав речушки, прямо в скальном грунте не водой — руками — был пробит до левого рукава прямой и ровный канал, по которому сейчас весело бежала вода.
Гуря добросовестно срисовал и этот канал, стараясь, чтобы он выглядел рукотворно.
С севера дунул ветерок, сосну качнуло, у Гури заиграло в брюхе, и отчаянно потянуло сблевать. Он потянулся к сучьям, стал перебираться на другую сторону древа, чтобы, если опростать брюхо, так не на иноземного благодетеля, орущего снизу, прямо под Гурей.
А когда переполз на другую сторону сосны, глянул вниз, то и перехотел тошнить. Шагов на сорок выше в гору, по левому рукаву речки, явно была видна сверху, прямо в русле левого рукава, тоже руками сотворенная круглая ямина. Два человека лягут поперек, ту яму и перемерят.
Гуря перенес на бумагу яму, хотел было приноровиться слезать, как снова дунул ветер. Голову иудею закачало, но черные глазенки подметили, что скрывала теперь полегшая под порывом ветра трава. Оказалось, что от той, им обнаруженной ямы тоже пробит каналец — от левого рукава на правый рукав реки. Что он пробит именно в том направлении, а не наоборот, говорил сам за себя скат горы, по нему каналец и шел вниз, почти к самому валуну. Ай да на! А целый день проклятый камень катали в противоположную сторону. Куда он издревле не сподобен был катиться! Доброе открытие! И денег стоит! Гуря еще раз провел черными угольками глаз, прометил на земле камешки, чтобы, значит, обсказать и даже показать… за золото… путь камня. Обдирая брюхо о кору сосны, чтобы подобраться до удобных к спуску ветвей, иудей вдруг подумал, что очень уж давно тут трудились человеческие руки, что сверху примечалось особенно. Каналец, пустой, без воды, почти доверху занесло песком, камнем, его прятала от глаз густая поросль жестких трав… А раз люди для чего-то так рьяно трудились, значит — то дело стоящее. Многих золотых монет стоящее…
Гуря спрятал подалее, в нутряной карман азяма, и бумагу, и свинцовый карандаш, стал думать. Зачем-то ведь били люди каналы, соединяющие оба рукава речки. И зачем-то надо было выбить в камне почти саженной ширины круглый прудик в левом рукаве потока. Зачем?
— Закончил? — орал снизу Гуре господин Полоччио. — Быстро слезай! Вдвое увеличиваю награду!
Вдвое — значит, два золотых дублона даст иноземец. Разве открытие Гури стоит такой мелочи? Ведь валун не просто так валялся на склоне горы, уходящей своим подолом прямо в озерный залив… Вот нашлись бы силы — перекатить бы тот валун чутка вверх, в то рукотворное озерко. В него, это уже ясно видел Гуря, валун ляжет точно. Ведь он фактически круглый, саморобный, его только чутка тронули жара да холод, вода да
Когда Гуря сполз с сосны, ободрав промежности и брюхо, то подскочившему к нему ученому посланнику так и сказал:
— Тайну сего валуна я открыл… За это — двести дублонов… За меньшие не отдам.
Гербертов потянулся было хватануть Гурю за жидкую бороденку и хряснуть по шее кулаком. Полоччио отвел руку тайного советника российской Императрицы, удобно подхватил за локоть замученного иудея и по тропинке поволок его в сторону уже ободранных от железа вагенбургов. Зотолкал Гурю в повозку, запер дверь. И начал лупить костяшками кулака по уху и в нос. Подлец иудей дергался, глотал кровь, но только шипел:
— Двести… золотом… И деньги — вперед…
Вечером Полоччио и князь Гарусов сидели у костра. Две сотни солдат стояли кругом, в полета саженей от разговорщиков, охраняли.
— Я — не уверен… — тихо ответил Полоччио на вопрос Артема Владимирыча о том, уверен ли ученый посланник италийского университета в Падуе, что ему дадут живым уйти от пределов города Кяхта, если он туда припрется с золотом.
— Вот и я не уверен, — согласился Артем Владимирыч, — что и мне, с малым моим войском, дадут от Кяхты увернуться в сторону хотя бы Байкала… Лучше этот уворот сделать сразу отсюда, вернуться по Оби вниз, до московского тракта, перезимовать хоть в городке Томске. А уж потом — рвануть за Урал, в Россию…
— А что нас обоих может прочно уверить в сохранении на плечах голов, а на повозках — золота… нашей доли золота? Ежели мы двинемся назад?
— Джузеппе… а, черт тебя забери!.. Чего нам таиться, право слово? Ведь мне известен ты как Колонелло! — повел уж совсем прямой разговор князь Гарусов. — Не отдам я тебе и малой доли того золота, серебра ш камней! То доля Государыни! Быстрее мне голову откусят, чем я от того золота откушу!
— Отдашь, майор! Ибо стоит мне вывернуться в пределах Кяхты перед проклятыми иезуитами, как тотчас о твоем мне неподчинении станет известно в Петербурге. А то, что поверят именно мне, ученому посланнику Джузеппе Полоччио, а не какому-то придуманному тобою Колонелло… ясно явно. И проведешь ты всю остатную свою жизнь в сибирских пределах, как вечно ссыльный майор! Тебе как бывшему князю никто и поклона не положит!
От торжества над ссыльным майором у Колонелло истончал и возвысился голос. За линией солдат голос Егера бухнул:
— Ну, тихо там!.. Колонелло хренов!
Джузеппе Полоччио подумал, что ослышался — не ему грубил невидимый за линией солдат майорский ближник… Нет — ему. Ему… Колонелло.
А ссыльный майор уже стянул с шеи кожаную кису, расшпилил ее и подал Колонелло прямой кусок плотной бумаги с огромной печатью красного золота.
— Честь по-нашему, поди, научен? — спросил Артем Владимирыч.
Колонелло принял лист, подвернул его под свет костра, прочел:
«Невзирая на чины и ранги, выполнить всё, что потребно по указанию Его Сиятельства, князя Гарусова! Князь Гарусов Артем Владимирыч в пределах Сибирских повелевает Моим именем!
ЕКАТЕРИНА II
Дано в Летнем дворце, Санкт-Петербург, сентября, тридцатого дня, 1762 года».
У Колонелло запершило в горле. Он взмахнул рукой, крикнул:
— Гербергов! Вина мне!
Князь повел рукой сзади себя, нашарил ковшик с водой из озера, протянул Колонелло.