Охотники за курганами
Шрифт:
— Это подо чье же? — Искренене поразился Егерь, — под жидовское управление что ли!
— А ты, холуй, как хошь называй, токмо не будет у Сибири русского управления. Мой отец в Тобольске, коего вы подло зовете толоконником, уже скупил весь город на корню. А евонные товарищи да братья — купили и Томск-город, и Барнаул, и много чего еще купили…
Егер чуть не писнул в штаны от душившего смеха, и сдержался и даже выразил голосом испуг:
— Как же так — купили, Гуря! Как купили? Это же денег надобно… поболее, чем у нас в обозе!
—
— А тогда причем здесь подлые католики? В твоем деле?
Гурю, видать по молодости лет и запальчивости, понесло:
— А при том… Они идут как бы первым эшелоном… Вроде — для законности… А потом идем мы. Закон у католиков, а деньги — у нас…
— А у китайцев — оружейная сила? — догадался Егер, — так?
— Больно ты догадлив, — прошипел Гуря, — так и есть. Одначе — правят те, у кого деньги, а не пушки, понял?
— Понял, — выдохнул воздух в дыру Егер, — понял, что мне надобно тебе в ноги поклоны класть…
— Да не надо мне твои поклоны! — нетерпеливо заорал Гуря.
— Я понял, уныло сообщил в дыру Егер, — у кого деньги — у того закон. А у католиков будет вроде только подзакония, а китайцы за вас станут животы класть… Вот бы им твою мыслю рассказать…
— Да хоть и расскажешь, — засуетился в дыре Гуря, — тебе не поверят… О нашем племени столько всего рассказывают — ужас… А никто не верит….
— Тем вы и живете, — уточнил Егер.
— Да, тем и живем! — Донеслось в дыру торжественное утверждение раскукарекавшегося иудея.
Егер глянул назад. Сзади него махал рукой Олекса. Показывал Егеру, что последние возы отошли на нужное расстояние от входа, закатанного каменным колесом. Егер состроил уморительную рожу Олексе и последний раз подсунулся к дыре:
— А вот скажи мне, Гуря, — когда вы Сибирь возьмете под свою длань? Я до тех лет доживу, нет?
— Не доживешь, — подпустив соболезнования в голосе, сообщил в дыру Гуря, — наша власть прочно станет в Сибири аккурат тогда, когда католики здесь станут праздновать две тысячи лет от Рождества Христова.
— А вы, бедняги, вы что станете праздновать? Субботу?
Гуря вдруг подлым своим нутром понял, что Егер его заводит. Либо хуже — время тянет.
— Все, скот рабский, я с тобой больше не говорю. И не говорил! Мало ли что я наболтал…
— Что же — мне здесь помирать? — вскричал Егер. — За то, что я от тебя услышал?
— Выходит, что так! — громко проорал Гуря, а шепотом вдруг сказал иное: — Готовь мне подарок да подарок тысяцкому китайских арбалетчиков. По сто золотых пирамидок. Солдатам своим скажи — мол, выкуп… за ваши все жизни… А ночью я вытащу тебя, Егер… Одного. Понял?
— Как не понять… Гуря. Эх, жить-то как охота! А скажи, что, переданный вам днями господин Гербергов —
— Помер. Третьего дня еще. Закатан под камни.
— А что с моими людьми сделают? Тут по этим пещерам долго бегать можно…
— Пустят крыс… больных черной болестью… — нетерпеливо ответил Гуря, — тако что людишки твои повымрут… через неделю. Давай соглашайся…
— Крыс, говоришь, болящих пустите? — протянул Егер. — Да… от такой смерти не уйдешь. Ни от какой смерти — не уйдешь. Бери пока… как залог.
Егер двинул рукой по дыре в сторону Гури ярко блеснувшую в свете факела золотую пирамидку. Гуря тут же отпрянул в сторону, за камень. Все же был у этого человека инстинкт зверя. Егер раздосадовался. Но лицо Гури вновь появилось в дыре. И его рука. В руке он держал кривую палку, которой подхватил и поволок к себе золото.
— Крысам привет передай, — ласково сказал вслед золотой пирамидке Егер, просунул в дыру двуствольный пистоль и нажал разом оба курка. Голову Гури выстрел разлохматил в красные ошметья.
За камнем начался сполох, но это Егера уже не смутило. Олекса разорвал картуз с порохом и насыпал дорожку длиной шагов десять внутрь тоннеля. Колесо начало дергаться — видимо, его пытались откатить снаружи.
Егер и Олекса одновременно сунули свои факелы в пороховую дорожку. Разом пыхнул огонь и быстро побежал к самодельной бомбе, сооруженной у колеса. На бегу Егер оглянулся. В глаза ударил огонь, потом ухнул невыносимый грохот, тоннель закачался. Воздушным ударом и Егера, и Олексу сбило с ног.
Пока они подымались, отряхивались, Егер вдруг спросил Олексу:
— А как же так, святой ты инок, ты мне говорил, что врать православные не могут, а сам Гуре врал… как по-писаному. И мне велел — врать… Как сие понять?
Огромный парень в совершенно изодранной черной рясе изумился:
— Окстись, Егер! Ты же сам Гуре сказал, что князь помре! И люди его! А раз князь жив, выходит, что ты врал, а не я! Я токмо то вранье передавал! Почто на меня свой грех вешаешь? Наложу сейчас епитимью! На пять сот поклонов! А? Как — выдюжишь?
После оба обнялись, захохотали, пошли, покачиваясь, в темень тоннеля — на звук работ у озера…
Темник китайских арбалетчиков, не меняя лица, глядел, как медленно отпало от пещеры огромное каменное колесо, на него осел огромный скальный обломок гранита, потом другой. Русские пошли на последнюю меру неразумных людей — подорвали вход.
«Два дня, — решил про себя темник, — два дня понадобится, чтобы освободить вход в пещеру. О том Императору знать не надо. Глупые русские люди, возможно, дошли до озера и даже переправились через него. Ну и пусть. Разведка темника давно ранее обшарила эту древнюю тюрьму и обнаружила то, чего русские и не знают. Трясение земли, видать, тоже древнее и сильное, сместило целые пласты гранитных пород и навсегда закупорило второй, тайный выход из каменной тюрьмы!»