Охотники за сновидениями. Рай
Шрифт:
– Я уже говорила, что не уверена в этом. Ведь в том времени, из которого я пришла, у Земли нет ни единого спутника. Мы еле стабилизировали планету, которая умирала после взрыва Луны. Мы до сих пор не выяснили причину этого. Теплые и холодные течения объединились, приливы и отливы сократились на треть. Наши океаны почти необитаемы, прибрежные экосистемы прекратили свое существование…
Ворон поднес указательный палец к моим губам.
– Это могло случиться и не из-за Распада.
Он положил мне руки на плечи и заглянул в глаза. Я еле заметно кивнула. Он глубоко вдохнул, и чуть поднял мой подбородок, не отрывая
Казалось, его слова прокрадывались ко мне и окружали, словно невидимый кокон.
Меня охватил приступ необъяснимой тревоги, а желудок сжался. Засосало под ложечкой. Ворон провел рукой по моей щеке, а затем по волосам. Это все из-за нападения зимморена? Из-за этого он стал относиться ко мне так… трепетно? Он и раньше был внимательным и заботливым, но теперь…
– Никто, кроме нас двоих, Ли, не в курсе, как обстоят дела на самом деле. Никто, кроме нас, не может по-настоящему помочь ему и защитить.
Голос Охотника стал тихим и усталым. Я смотрела на него и понимала: что-то совершенно противоестественное тянуло меня к Ворону. Это вызывало дрожь по всему телу. Ворон же выпрямился, и от его видимой усталости не осталось и следа. Он вновь стал непоколебимым и уверенным. Его глаза блеснули так, будто бы он точно знал, о чем я, в очередной раз, думаю.
– Пока мы не нашли все Сферы, мы не можем быть уверенными, что вскоре сюда не явятся Волки, или другие твари Распада… – словно отчеканил Охотник и сделал шаг назад. Но какая-то нить не давала мне опомниться, и я сделала шаг за ним. Ворон довольно ухмыльнулся. Набравшись смелости, я посмотрела ему прямо в лицо.
В его глазах горело ледяное обсидиановое пламя. Оно могло поглотить меня без остатка. На секундочку мне показалось, что я разглядела во взгляде Ворона целый букет эмоций: замешательство, торжество, любопытство…
Я едва заметно качнула головой в сторону, а затем посмотрела в окно. Ворон снова прикоснулся к моему подбородку указательным пальцем. Он явно разглядывал меня. Затем он легко, но медленно коснулся губами моей верхней губы, ожидая реакции.
Я замерла, боясь шевельнуться. Внезапно он проник языком глубже, и ощущение, что происходит что-то неправильное, стало до боли колким. На меня накатила волна паники. Я резко оттолкнула его руками, и сделала три шага назад, теперь уже наблюдая за его реакцией. Ворон смотрел на меня так, будто бы я его околдовала. А мне казалось, что это он околдовал меня. Охотник бросил укоризненный и надменный взгляд в в мою сторону, а затем и сам уставился в окно. Его губы сжались в тонкую линию, словно подчеркивая закипающее внутри недовольство.
– Я хотел просто подбодрить тебя после тяжелого дня, Элеонора, – приглушенно сказал он. Но для меня звуки становились все более настоящими. Я слышала тиканье ходиков, доносился звон посуды из столовой, и я поняла, что ещё немного, и наш сон развеется.
Меня не покидало чувство, что я раскалываюсь на две половинки. Одна моя часть, настоящая, спряталась где-то внутри, а другая – словно мне больше не принадлежит. Она принадлежит Ворону. Который даже не человек… Я рассержено поправила свитер и волосы. Теперь Ворон смотрел на меня строго. Красивый, но мрачный и гордый. Видимо, любовь – это как смесь банана и огурца в молочном коктейле – может вызвать либо восторг, либо тошноту. И, кажется, в моем случае верно второе.
Ворон еле заметно
Пусть Ворон украл мой первый поцелуй во сне, в реальности я точно такого не допущу.
Площадь Островского, Санкт-Петербург
Вчера я так и не успела посетить праздник. Благо, длился он целых три дня. Поэтому сегодня, когда я уже завершала ужинать в общей столовой, Ворон осторожно взял меня за руку, видимо, памятуя ночную неудачную попытку поцеловать, и мы вместе сделали Переход на площадь Островского.
Считается ли та его попытка за настоящий первый поцелуй?
В моем времени никаких поцелуев не было. Для деторождения специально отбирали подходящие генетически пары. Мы не выращивали детей в искусственных матках, как предполагалось сейчас в «мечтах» о будущем. Искусственные матки применялись лишь для выхаживания тех младенцев, которые были рождены раньше срока. А это – менее одного процента.
Теперь я понимаю, что ещё на этапе беременности у будущих матерей появлялись чувства. Все беременные «ломались», для того, чтобы дети могли вырасти психически полноценными, чего не выходило без установления привязанности. У каждого ребенка должен быть взрослый, с которым он установил привязанность. Привязанность, в свою очередь, должна быть двусторонней.
К таким выводам я пришла, проанализировав свое общение с Надин. Именно поэтому полностью выращивать людей в искусственных матках не удавалось. Привязанность к роботам устанавливалась лишь в одном случае из десяти, и дети, выращенные таким образом, потом отличались от тех, кто имел мать. Вот только… Привязанность – тоже чувство. Сложное, комплексное… Куда же потом исчезали чувства, и когда это происходило? Точно не сразу после рождения ребенка. Мне удалось вспомнить, что в воспитательном сообществе у меня точно был взрослый, к которому я испытывала привязанность. Энни, так звали мою… нянечку?
Сейчас я бы назвала наше общение с Надин дружбой. Получается, я с самого начала окружала себя «сломанными» людьми. Вот только эту дружбу я тогда предала.
Надин работала в центре деторождения и ждала ребенка. Вообще-то сотрудники центра живут изолированно, им нельзя встречаться со знакомыми из круга весь цикл деторождения. Но Надин нарушила это правило. Она сбежала… И некоторое время находилась у меня. Именно тогда я впервые ярко ощутила эмоции, и испугалась этого. К сожалению, тогда я не была готова отправиться вслед за Надин и… сдала ее системе круга.
Этот поступок я никогда не смогу себе простить.
А поцелуй? Первый поцелуй не с тем человеком смогу? Во сне он был настоящим? Я явно не так себе представляла свой первый поцелуй и сама все испортила. Или не испортила?.. Ведь я представляла себе первый поцелуй с Леоном? Может быть, мне стоит просто забыть о случившемся, как о любом другом неприятном сне?
На мгновенье я провалилась в темноту, словно потеряв сознание, а затем мы появились на не очень широкой, исторической, как и весь город, площади Питера. Никто в толпе вокруг нас даже не шелохнулся, не заметил, как мы возникли из ниоткуда. Слишком много людей. Они торопливо перебегали от одного лотка с мороженым к другому и сбивались в небольшие очереди.