Окаянная Русь
Шрифт:
— Ты князь! И род твой должен быть княжеским. Не наша доля преть в затхлых кельях, наша судьба — это война, власть!
Если и стоило ожидать от кого-то угроз, так это от Шемяки. Дерзким рос средний брат, и только отец мог его усмирить.
Василий Юрьевич продолжал:
— Если не держишь на меня обиду, так почему же тогда полки мои у ворот городских томишь?
Смутился Дмитрий на укор и, пропуская Василия в горницу, сказал:
— Чего же это мы, брат, у порога разговаривать будем? Кушанья поначалу отведай, браги
И по этой недоговорённости Василий Юрьевич понял, что Дмитрий Шемяка по-прежнему для Красного старший брат. Крякнул от досады Василий Косой и вошёл в горницу.
Когда от хмельного закружилась голова, когда уже помянули отца и матушку, когда тонкая нить, что связывала братьев, стала крепче, чем была раньше, Василий Косой заговорил о главном, для чего явился к брату в Галич:
— Помири меня с Дмитрием, не желаю я в ссоре с ним жить. Чего же нам делить, когда мы сидим в своих уделах? Есть у нас другой враг — Васька московский! Вот кто последнее наше хочет отобрать!
— Новой брани хочешь, Василий?
— Не брани я хочу, а своё получить, то, что нам от батюшки осталось.
Дмитрий Красный с детства стоял между братьями, так широкая река делит большой лес. Вроде бы течёт лениво и дремлет, но если случится пожар, не пустит его на другой берег. Дмитрий Красный не давал распалиться пожару. Родиться бы ему девкой, слишком мягок и добр он для князя, даже слугу не устыдит, когда тот пробежит мимо, не скинув шапки.
— По себе ли ты шапку меришь, Василий? — мягко возражал младший брат. — Не отдаст московский князь свою вотчину без брани. А мир через войну не построишь.
Был бы Дмитрий добрым монахом, не будь он княжеского рода, наставлял бы братию на путь справедливости и истины, утешал бы больных и сирых. Но княжеские бармы и посох отринули его от простых смертных, возвысили над ними.
Василию Косому подумалось: «Вот ежели случилось бы Дмитрию Красному быть в Москве князем, не отвернулись бы от него бояре».
— Помири меня с Дмитрием Шемякой, прошу тебя! Чего нам делить, если у нас один отец и одна мать.
Вместе нам нужно быть. И разве это справедливо уступать двоюродному брату московский стол, а самим по уделам разбегаться?
Хлебосольный стол у Дмитрия Красного. Капуста удалась на славу, ядрёный рассол стекал с бороды князя на атласный кафтан.
— Помирю, — просто отвечал Дмитрий Красный. Глаза следили за тонкой струйкой, которая затерялась в складках одежды, оставив на шёлковой поверхности влажное пятно.
Не для братской пирушки сошлись под Галичем Дмитрий Шемяка и Василий Косой. Не захрустят косточки от могучих братских объятий. Уныло вокруг. Крикливое воронье, предчувствуя поживу, низко кружилось над полями, едва касаясь крыльями одиноких кустарников.
Пропела призывно труба, а вслед за этим истошный голос завопил:
— Пусть
А с другой стороны задиристо ответили:
— Пусть князь Дмитрий навстречу едет! Василий Юрьевич ждёт!
Пропало доверие между братьями так же быстро, как в мартовскую пору стремительными ручьями сходит залежавшийся снег. Пакостно на душе было у обоих от того, что доверяли боярам больше, чем друг другу.
Переговорили между собой бояре и порешили: князья встретятся посередине между враждующими полками. Здесь и разговор держать.
Князья сходились медленно. Кони втягивали ноздрями незнакомые запахи, помахивали хвостами, пятились назад.
Некоторое время братья молчали, всматриваясь друг в друга: не бесследно для обоих проходит ссора — безжалостно оставляет на лице морщины, серебрит волосы.
— Ты хотел меня видеть... князь? — наконец спросил Дмитрий.
Он с грустью отметил перемену, которая произошла с Василием за последние месяцы. Лицо его похудело и сморщилось. Именно так в осеннюю пору жухнет лист, лишившись живительных соков. Ему очень хотелось назвать Василия братом, но произнести это слово мешало отчуждение, зародившееся в их отношениях давно.
— Хотел... брат, — неожиданная улыбка тронула губы Василия. — Ответь мне, что же нам делить? Ссора только ослабляет нас, вместе мы — сила!
Их связывала не только единая кровь, но и слова матушки, сказанные на смертном одре: «Дети, живите дружно!» Вот так они исполняют родительский наказ!
— Тогда ответь мне, Василий, почему же ты против меня идёшь?
— Я не могу идти против своих братьев.
— Разве это не ты, пробыв месяц на московском столе, захотел отобрать наши уделы?
Кони наконец успокоились и щипали розовый клевер. Вороны ещё немного покружились над полем и, разочарованные, улетели искать лёгкую поживу. Хотел Василий возразить Дмитрию, сказать, что на великокняжеском столе может сидеть только один. Величие не терпит соперничества, он должен быть так же одинок, как парящий в небе сокол. Нет места рядом даже ближнему, а значит, только один может быть старшим братом.
Василий Косой попытался слукавить:
— Не мог я поступить по-другому... Престол я занимал по праву старшего брата. Но никогда я не смог бы поднять руку на брата. Веришь ли ты мне?
— Да, — неуверенно согласился Дмитрий.
— Помоги же мне тогда занять великокняжеский стол, Дмитрий, отблагодарю тебя, не обижу!
Как невозможно пройти мимо нищего, сидящего на паперти, чтобы не бросить в раскрытую ладонь мелочь, так немилосердно отказывать в помощи раскаявшемуся брату.
— Как же я помогу тебе, Василий? Московский стол Василий Васильевич занял крепко, и бояре за него. Стоит только ему бросить клич, со всей Руси воины сбегутся.
— У меня к тебе будет только одна просьба... ты с Васькой дружи.