Окаянная Русь
Шрифт:
Московские князья сгубили тверских князей в Орде, когда решался спор, какому городу на Руси быть первым. Шепнули хану, что против него недоброе дело тверичи замышляют, отсыпали дорогих камней хитроглазым мурзам, и приговор свершился. Иван Можайский знал: сейчас Василий нуждается в его поддержке, оттого и идут их лошади голова к голове, но как только разобьют они Косого, припомнятся старые обиды. Ивану Можайскому подумалось, а не лучше ли для него, если бы Василий Васильевич потерпел поражение, а московский стол занял Васька Косой. Уж как-нибудь он с Галицкими
Иван посмотрел на Василия, который, не догадываясь о тайных помыслах можайского князя, трепал по шее лошадь. Конь охотно откликнулся на хозяйскую ласку и тянулся губами к ладони хозяина.
Нужно помочь Василию Косому, но действовать придётся хитро, чтобы о тайных замыслах Василий Васильевич и подумать не смел.
Полки Василия остановились далеко за Москвой, в широком поле, и, куда ни глянь, всюду синь небесная. Поднялась в лугах высокая трава, мешает идти, путаются в ней ноги. Василий Васильевич спешился, взмахнул мечом, хотел срезать Зелёные колоски, да одумался — пускай живёт себе озорница. Запестрели шатры на зелёной траве. Сотники уверенно распоряжались, заставляя ратников надевать доспехи. Дружинники облачились в кольчуги, подвязывали колонтари, чинили боевые топоры и бердыши, затачивали стрелы.
— Старшой, — обратился Иван Можайский к Василию. — Может, мне к Ваське Косому съездить? Образумить нечестивца, от брани отговорить?
Вздохнул Василий Васильевич глубоко, закружилась голова от вольного воздуха, и запах полыни показался ему чересчур горьким. Недоспал, видать, государь, всё в седле да в седле, и Ивана Можайского вдруг кольнула непрошеная жалость: «А может, поберечь московского князя?» Но Василий Васильевич сурово глянул на брата, и Иван Можайский понял, что не ослабел великий князь ни духом, ни телом, а с полками своими окреп ещё более.
— Поезжай! — безразлично махнул Василий Васильевич. — Если дурня образумить сумеешь... спасибо скажу.
Василий Косой был во хмелю. Чёртова сивуха мутила голову. Поднял он окосевшие глаза и спросил у рынды, стоявшего в карауле:
— Кого это вы привели?
— Не привели, государь, это князь можайский, от Василия Васильевича пришёл.
— Иван?! — подивился Василий.
— Он самый.
— Чего это ты пришёл? Поначалу к отцу моему приставал, а теперь за Василием коня под уздцы водишь.
— Опозорить меня хочешь, князь. Не заслужил я такого обращения. Я и батюшке твоему верой служил. Поднимись он сейчас из гроба, так ни в чём меня упрекнуть не смог бы.
— Говори, с чем пожаловал, — оборвал Ивана Василий и дохнул сивухой в самое лицо.
— А пожаловал я вот с чем, князь, — присел Иван Можайский на сундук. Тесно было в шатре, у свечей бесшабашно кружилась мошкара. — Побьёт тебя московский князь! Вон он силу какую понабрал, почитай, вся Русь за ним. Даже братья твои единокровные от тебя отворачиваются. Дунет на тебя Василий Васильевич — и нет тебя...
— Уж не затем ли ты пришёл, чтобы уговорить в ноги московскому князю поклониться?
Грозен был князь Василий во хмелю, боялись к нему подойти бояре.
— Не понял ты меня, — мягко возразил Иван Можайский. — Хочешь, я помогу тебе от Василия Васильевича избавиться да на московский стол сесть?
— Хм... И как же это ты поможешь? — недоверчиво хмыкнул Василий.
— Дай мне сейчас слово, что вотчину мою расширишь и Переяславль отдашь.
— Обещаю! — сказал Василий.
Просто даются обещания во хмелю.
— Ты крест целуй свой нательный, — строго наказал Иван.
Помялся Василий Юрьевич, но рубаху расстегнул. Крест у него большой, посерёдке каплей крови застыл рубин. Перекладина креста слегка помята — побаловался князь в кулачном бою, вот и попортил матушкин подарок. Приложился Василий влажным ртом к распятию и выжал из себя клятву:
— Ладно, паскудник, клянусь... Обещаю расширить вотчину, когда на стол московский поднимусь. — И пригрозил: — А если обманешь — голова с плеч полетит. Ну теперь говори, с чем пришёл, что надумал.
— Как только я уеду, пошли гонца к Василию Васильевичу, пусть он скажет, что ты просишь перемирия до утра. Московский князь поверит, успокоится, а ты на него с полками сразу и наступай. Как в полон возьмёшь, так на московский стол и сядешь.
Василий Косой заправил крест под рубаху, откинул с широкого лба русую прядь и решился:
— Хорошо... Только как же я узнаю, что князь поверил мне?
— Гонца от меня жди. А сейчас идти мне нужно. Как бы Василий Васильевич недоброе не учуял.
Стражи вывели князя из шатра, подвели к нему коня и заторопились обратно.
— А подсаживать кто будет?! — осерчал можайский князь.
Знали рынды — не положено князю, как мужику дворовому, влезать в седло, стопы его плечи холопов подпирать должны. Но у них свой князь — Василий Юрьевич! Обругать бы можайского князя матерно, пожаловаться на него Василию Юрьевичу, однако и по-другому обернуться может. Сейчас Иван с их князем сговаривались о чём-то.
— Становись на моё плечо, — согнулся дюжий молодец, — да не поскользнись, князь! Плечо у меня крутое.
Поддал князь стременами в бок коню и был таков.
Всё было готово к сражению, однако неспокойно на душе у московского князя.
— Государь... видишь пыль на дороге, никак, гонец к нам скачет, полотнищем белым машет, — сказал Иван Можайский.
Пригляделся Василий Васильевич. Узкая лента дороги светлой полосой делила бор на две неровные половины. Дорога стремилась вырваться из плена сосен, которые огромными корневищами держали её с боков, а величавые кроны укрывали густой тенью. Действительно, у самого леса Василий разглядел всадника. Гонец торопился так, словно бор пугал его криками кикимор и уханьем леших. И сейчас, вырвавшись на простор и увидев дружину московского князя, он во спасение махнул белым полотнищем, призывая воинов помочь супротив нечистой силы.