Окаянная Русь
Шрифт:
На душе у Василия Косого малость полегчало. Впереди его ждала Москва.
Из терема Софья Витовтовна спустилась по широкой лестнице и по длинному коридору пошла на государеву половину. Лицо её, против обыкновения, было открыто, и стража, заслышав шаги, низко кланялась, опасаясь дерзким взглядом оскорбить великую княгиню. Старухи приживалки, повязанные чёрными платками, ещё издали приметили Софью Витовтовну и сгибались до самого пола.
— Здравствуй, государыня, здравствуй, — шамкали они беззубыми ртами.
Бывало, государыня остановится, поговорит, послушает жалобы старух, а то и пригласит к себе на трапезу.
Разве могло что-то укрыться от вниманья Софьи? Княгиня унаследовала от своего отца не только громкое имя, но и твёрдый характер. И Василий Васильевич, уже будучи великим князем московским, всё ещё не мог выбраться из-под матушкиной опеки. Княгиня жаловала верных людей наделами, одаривала подарками, изгоняла неугодных, подвергая их опале. Она и сыну сосватала дочь боровского князя Ярослава Дмитриевича. Во дворце великая княгиня держала свору старух, которые сообщали ей о каждом шаге Василия Васильевича и невестки, следили за боярами и челядью. Этих доносчиц справедливо окрестили шептуньями. Сами того не подозревая, они обладали великой силой. Шепнут на ушко Софьюшке о каком-нибудь молодце, глядь, и закончит он свою жизнь в темнице. А то и вообще просто тихонько кого-нибудь великокняжеские слуги заколют пиками. Подлое слово-то — острее меча.
Поэтому старух не любили и старались держаться от них подальше, но никто, даже самый могущественный боярин, не рисковал с ними вступать в открытую борьбу. Это значило нанести оскорбление самой Софье Витовтовне. Со старухами старались ладить — кланялись, задабривали подарками. Сейчас княгине нашептали, что Мария Ярославовна плачет и тоскует, а причина тому — великий князь.
Мария Ярославовна обернулась, увидала в дверях свекровь и ещё ниже склонила голову. Однако Софья Витовтовна сразу поняла, что это не обычная почтительность невестки к всемогущей свекрови, а желание спрятать лицо.
— Подними на меня глаза... дочь моя! — приказала великая княгиня.
На Руси невестка, в крестьянской ли избе она жила или в великокняжеском дворце, долго оставалась бесправной, пока не одряхлеет или не умрёт свекровь, а сама она, вместе с мужающим наследником, не обретёт силу. Если родилась она в деревне — таскала бы по утрам воду из колодца, обстирывала всю большую семью и выслушивала нарекания свёкра и свекрови. Во дворце перед великой княгиней Марией низко склоняли головы бояре, низко ей кланялись, когда она выходила из дворца. Но даже челядь знала, что не было более бесправного и зависимого создания, чем великокняжеская жёнушка: свекровь прикрикнуть может, а иной раз и ударит. И пожаловаться нельзя — верит князь своей матушке и ближним боярам, главная же обязанность невестки — внимать сварливым словам свекрови да ублажать мужа.
Мария Ярославовна подняла голову, и великая княгиня Софья увидела, что невестка плачет.
— Ты чего ревёшь? — осерчала было княгиня, но голос вдруг сорвался и сделался мягче.
Видать, вспомнились Софье её горькое замужество и её горькие слёзы. Закроется, бывало, Софья Витовтовна в горнице, сядет перед зеркалом и плачет.
— Что же случилось, Мария? — с участием спросила великая княгиня и вдруг почувствовала к невестке почти материнскую жалость.
Мария Ярославовна, видно, почувствовала перемену в голосе великой княгини и неожиданно для себя прижалась лицом к её груди.
— Не люба я стала великому князю, — прошептала Мария.
— Почему
— Добрые люди сказывают, что с полюбовницей он встречается, — зарыдала Мария. — Монашка она, государь к ней в монастырь ездит. Там даже келью для него держат.
— Это какие же добрые люди?! — ужаснулась великая княгиня. — Ты так называешь тех, кто мужа твоего оговаривает?! Кто же они? Говори!
Испуганно встрепенулись влажные ресницы Марии, поняла, что наговорила лишку, и со страху запричитала:
— Не губи, матушка! Не губи, Христа ради! Прошу, не губи! Крест целовала, что не скажу!
Софья посмотрела на невестку. Хоть и детей нарожала, а глаза что у младенца — чисты, как роса! И сама словно дитя малое.
— Ладно, — пообещала Софья, — быть по-твоему.
— Спасибо, матушка, — Мария вытерла слёзы.
— Иди, ступай к девкам. Пусть они тебя причешут и умоют. И щёки нарумянят как следует... Поговорю я с Васильком.
Софья Витовтовна и раньше знала о невинных забавах своего сына. Мужики-то быстро взрослеют, им сразу бабу подавай! А какая молодка может устоять перед князем, да ещё перед таким пригожим, как Василий Васильевич. С ним-то и грешить сладенько.
Софья Витовтовна сама подстелила под великого князя свою дворовую девку, румяную Аксинью. Красивая девка, зрелая. А у князя тогда только ус начинал пробиваться. И великая княгиня беззастенчиво учила простоватую Аксинью, как легче князя к греху склонить.
Утром девка пришла к великой княгине и без затей рассказала обо всём:
— Я к полуночи к нему пришла. Как ты велела, матушка, кваску ему принесла. А Василий сказывает, поставь квасок в сторону. Так и повалил меня в сенях, даже до горницы не дошли, — прыснула девка, и глаза её радостно блеснули. — Как могла, помогала князю, ой и добрый муж будет, матушка!
Именно это и хотела выведать княгиня. Значит, не порченый, добрый мужик, а стало быть, и внуков ожидать нужно, тогда и престол великокняжеский окрепнет.
Перемену в сыне тогда отметила не только княгиня. Бояре тоже разглядели, что Василий стал взрослее, даже голос его по-мужски окреп. Дворовая челядь, встречая Василия, ещё ниже голову клонила, признавая в нём будущего государя, а бедовые девки плутовато зыркали глазёнками.
Великой княгине нашёптывали, что Василий Васильевич не мог устоять перед тридцатилетней вдовой — мастерицей Софьи Витовтовны. Потом была восемнадцатилетняя красавица — любимица Софьи, Агафья. После появилась язычница, существование которой Василий скрывал от всего двора. Великому князю могли простить прелюбодеяние — легко забывался нечаянный гнев, — но разве сумеют понять христиане его любовь пусть даже к красивой, но чужой веры девушке.
Василий Васильевич держал свою утеху далеко за Москвой, в одной из охотничьих изб, куда частенько отправлялся вместе с сокольничьими на охоту. Но однажды приехал туда, чтобы повидать зазнобу, и не нашёл её: изба оказалась пуста. Да разве мог он тогда предположить, что не обошлось здесь без матушки. Софья Витовтовна взяла на себя этот грех. И грех ли это вообще — освободить сына от чар язычницы!
Не могла укрыться от всевидящего ока Софьи Витовтовны и любовь Василия к дочке боярина Всеволожского. Это по её воле было разорено поганое гнездо, это по её желанию Марфу заточили в монастырь. Но кто мог знать, что чувство князя не остынет и даже через годы будет толкать в объятия своей любушки. Кто бы мог подумать, что он будет рядиться под бродячего монаха, чтобы увидеть Марфу.