Окаянная Русь
Шрифт:
Оставалась у великой княгини ещё власть над сыном. На это и рассчитывала Софья. Она пришла в горницу великого князя, когда тот находился один и потихоньку горевал у окошка. Василий даже не обернулся на приветствие матушки, только слегка наклонил голову. «О Марфе тоскует, — дрогнуло от жалости материнское сердце. — Вырос сын, князь теперь великий, а не прежнее бесштанное дитятко».
Великая княгиня вдруг почувствовала, что робеет перед Василием, не чувствовала она теперь больше себя властной и сильной. Слабой женщиной, любящей матерью предстала она перед сыном. Теперь он её господин!
— Князь, я бы хотела
— О чём?
— Печалишься ты...
— Гонец прибыл. Васька Косой Устюг пожёг, князя Оболенского живота лишил. Опять на московский стол зарится. Если не сегодня, так уж завтра у посадов с полками объявится. Я уже гонцов по городам разослал, наказал воеводам, чтобы с силой собирались и к стольному граду спешно шли.
— А что у тебя жена грустит? Забываешь ты её, Васенька.
— Не о том сейчас, матушка, думаю. Васька Косой хуже ордынца сделался. Земли разоряет, а людей моих мечами до смерти сечёт. Попомнит он меня!
Василий Васильевич обманывал себя. Васька Косой по-прежнему оставался братом, и, попроси он завтра мира, отказать ему не нашлось бы сил. Хватит на Руси и одного Окаянного — Святополка. Своё имя он не запачкает.
— Ну будет тебе, Василий. За жёнушкой своей последи, рожать ей скоро, а она печалится. Люди не без глаз, говорят, что у тебя зазноба появилась... Уж не дочка ли это боярина Всеволожского? — сказала княгиня и пожалела тотчас.
— А это, матушка, моё дело! Могло и по-другому всё получиться, а Всеволожский стал бы моим тестем! Верные люди меня известили, сказали, что это ты Марфу в монастырь упекла. Сына малого куда-то упрятала. Грех ведь это великий. Только ведь уже не поможет, присох я к ней! А теперь оставь меня, матушка, — приказал великий князь, — мне перед сном помолиться следует.
Утром Василию Васильевичу сообщили, что к Москве вместе со всем двором идёт Дмитрий Шемяка.
— Без полков? — подивился московский князь.
— Да.
— Что ему нужно? — спрашивал великий князь, когда постельничий боярин помогал Василию вдеть руки в кафтан.
— На свадьбу тебя зовёт.
— Не до свадьбы мне теперь. Пошёл вон!.. Хотя постой, — остановил Василий гонца у двери. — Зови Шемяку ко мне в покои.
Вошёл Дмитрий в палату Василия и в поклоне коснулся пальцами дубовых половиц.
— Здравствуй, государь московский, на свадьбу я тебя зову. Анастасию в жёны беру, дочь Романа Семёновича.
Василий Васильевич стоял к брату спиной. Дмитрий разглядывал колонтарь великого князя, стянутый на плечах кожаными ремнями. Пластины поблескивали, играя в тёмных углах солнечными зайчиками.
Василий повернулся и скрестил руки на груди. Он поймал себя на том, что именно так встречал отец ослушавшихся слуг. Неожиданно для себя он вдруг понял, что унаследовал отцовскую манеру держаться, перенял даже жёсткие интонации его голоса.
— На свадьбу приглашаешь? Там и Васька Косой будет? Так что, я с ним за одним столом сидеть должен? А может, ты своим братом в Москву как лазутчик подослан?
— О чём ты говоришь, князь?!
— Мне ли доверять Юрьевичам?! Отравить меня хотите на свадьбе, чтобы самим княжить!
Дмитрий Шемяка был моложе московского князя на пять лет, кому, как не ему, называть Василия старшим братом.
— Государь мой, старший брат! Разве я не отказался от
— Разве ты с ним не встречался под Устюгом? — напомнил Василий Васильевич, давая понять, что ему многое известно о той встрече. — О чём вы там говорили? Уж не замышляли ли с силой супротив меня собраться?
Дмитрий Шемяка сумел перебороть смущение, стало быть, и об этом Василию известно. Видать, кто-то из бояр нашептал, но ответил уверенно:
— Ничего дурного я против тебя не замышлял, князь. Как ты считаешь, если бы я доверял Василию, разве пошёл бы я к нему с ратью?
Довод бы разумным.
— Однако Васька Косой под Москвой с полками стоит. Погостишь ты у меня, Дмитрий Юрьевич. Хозяин я гостеприимный, выделю для тебя просторные хоромы. Рынды! — заорал московский князь.
На крик Василия Васильевича вошли два дюжих молодца с бердышами.
— Уюта, князь, не обещаю, но сыт будешь. Взять князя! — ткнув пальцем в Дмитрия Шемяку, приказал Василий. — Бросить его в темницу!
— За что, князь, бесчестишь? — попытался вырваться Дмитрий.
— Держать в темнице до тех пор, пока с Васькой Косым не сквитаюсь! — Рынды нерешительно застыли, дело ли, самого князя взашей толкать! А Василий Васильевич уже прикрикнул на нерадивых: — Ну чего рты раззявили?! В холодную его... держать на воде и хлебе!
Полки Василия Васильевича прошли по нешироким улочкам посада, и скоро лес поглотил растянувшуюся колонну.
Вместе с великим князем шли Иван Можайский и литовский князь Баба Друцкой. Иван Можайский ехал рядом с Василием и временами поглядывал на сумрачное лицо великого князя, пытаясь разгадать причину его печали.
Не приходится удельным князьям выбирать господина, чаще служат тому, за кем большая сила. Год назад был Иван Можайский вместе с Юрием Дмитриевичем, теперь со своими полками влился в дружину Василия Васильевича, только так и возможно сохранить удел. Конечно, между ними уже не существовало той прежней сердечности, какая связывала двоюродных братьев в юношестве, однако он в числе первых признал старшинство Василия после смерти Юрия Дмитриевича, а значит, Иван не случайно ехал с московским князем стремя в стремя.
Иногда Ивану Можайскому казалось, что Василий поглядывал на него недобро, и тогда холодело внутри от страха. Сейчас Василий Васильевич в силе, самое время вспомнить прежнюю обиду, когда Иван Можайский отказал в помощи московскому князю, переметнувшись к его врагу, Юрию Дмитриевичу. Василий может приказать своим стражам, не отстававшим от великого князя ни на шаг, схватить его и стеречь в Коломне вместе с Дмитрием Шемякой. Поохают бояре, попричитают и примут от московского Васьки нового князя. Московские князья не умеют прощать обид. Они могут держать при себе сотоварищей, но только до тех пор, пока этот союз не противоречит собственным интересам. Стоит только разойтись в малом, как из друзей они превращаются в опаснейших врагов.