Океан Бурь. Книга первая
Шрифт:
— Вещь все-таки, — неопределенно ответил дядя, — изделие.
Володя даже и не думал, что существуют на свете такие огромные корзины. Интересно, для чего их делают? В нее если что-нибудь насыпать доверху, пятеро не поднимут. А сколько людей в ней уместятся? Человека, наверное, четыре.
Утром после новоселья он проснулся поздно, поскорее позавтракал и вышел на зеленый и сверкающий после ночного дождя двор.
Корзина стояла на своем месте у самого забора. Он забрался в нее и сначала подумал, что четверо здесь вполне разместятся, а потом
А как только эта догадка появилась, он как-то сразу почувствовал, что летит высоко над землей, и летал он там до тех пор, пока не увидал Таю. Она шла через двор в новом ослепительно-желтом платье и розовой шляпке с тряпочными цветочками, которые вздрагивали на своих проволочных стебельках при каждом шаге.
Володя сейчас же оказался на земле.
— Ух ты! Как вырядилась. Куда идешь?
— Никуда я не иду. Это все мама велела надеть, чтобы проветрилось. А ты тут чего сидишь?
— Хочу и сижу…
— Это у тебя будто машина. Да?
— Скажешь тоже. Я маленький, что ли. Эта корзина знаешь для чего? Для воздушного шара…
Вздернув плечиком, она так засмеялась, что все цветочки на шляпке запрыгали.
— Уж эти мальчишки! Не знай что выдумают.
— Выдумай лучше, — обиделся Володя.
А Тая, посмеиваясь, натягивала на руки свои огромные рваные перчатки и добивала его поднебесные мечты:
— Это пестерь, — обстоятельно объяснила она. — И никто в них не летает, в них полову возят да навоз. Заполошный ты какой-то. Всё мальчишки заполошные.
— Много ты понимаешь, — проворчал Володя, покраснев от обиды.
Было очень обидно и оттого, что его не поняли, и еще больше оттого, что он не может доказать, что его беспокойная выдумка в сто раз весомей и нужнее, чем ее прозаическая правда, которая никуда не зовет и ничего не требует от человека. А она, посмеиваясь, объяснила ему все насчет пестеря и ушла под навес кормить кроликов. Володя постоял около повергнутой в сырую траву корзины и, для того чтобы успокоиться, полез на крышу навеса.
Солнце только начинало припекать. Старые доски на крыше потемнели, и на них появилось множество зеленых кружочков мха, мягких и ласковых, словно, вырезанных из бархата. Крыша еще не совсем просохла после ночного дождя и слегка курится голубоватыми буранчиками пара. И все кругом такое чисто промытое, свежее, сверкающее: и тротуар, и крыши домов, и заборы, и дорога, и лужи на дороге. А на деревья просто смотреть нельзя — каждый листик, как маленькое зеркальце, слепит глаза.
А в доме и во дворе тишина, и только внизу, под навесом, Тайка кормит кроликов и тихонько напевает. Все разошлись по своим делам, оставив Володю караульщиком: предполагается, что у него никаких неотложных дел не может быть. Пожалуй, это и верно — какие могут быть дела у одинокого и всеми забытого
Единственный друг и единомышленник Венка Сороченко и тот, наверное, забыл о нем. Лежит где-нибудь на берегу, загорает, сил набирается. А мальчишки тем временем тренируются, готовятся. Вон даже в деревнях с крыш прыгают. Это тоже закалка: не всякий способен с крыши спрыгнуть.
Заглянув вниз, Володя почувствовал, что у него слегка защекотало в пятках и так затуманилось в голове, будто там закружились такие буравчики, как на сохнущих досках. Высоко. Ух ты! Как это некоторые прыгают? Наверное, у них там крыши пониже. Он отодвинулся подальше от края.
— Трус, — проговорил он с презрением. — Трус, да еще и трепач…
— С кем ты там разговариваешь? — спросила Тая из-под навеса. — С воробьями?
Стиснув зубы, он поднялся во весь рост, и ему показалось, будто крыша стала еще выше. Нет, стоять еще страшнее, но он все равно будет стоять и смотреть вниз.
Будет смотреть вниз, пока не привыкнет. А там внизу так хорошо, уютно, и оттуда уж никуда не упадешь. На мягкой травке лежит корзина, и кажется, что она только сейчас свалилась из-за облаков и все, что в ней было, разбилось вдребезги. Уцелел только один отважный воздухоплаватель, успевший уцепиться за крышу.
Выбежала из-под навеса Тая, замахала большими перчатками.
— Ой, да что ты! Отойди от края сейчас же! Смотреть на тебя и то голова кругом идет!.. — Она сорвала перчатки и бросила их на траву. Когда Володя увидел, как они падают, у него задрожали коленки, но он не дрогнул. Стоял и смотрел вниз. Стоял и смотрел, до тех пор пока совсем не задохнулся от восторга и ужаса. Тогда он громко, словно бросая вызов всем, не доверяющим его мечте, выкрикнул:
— Тайка, лечу!..
Она завизжала еще громче и зачем-то зажала ладонями уши. Володя увидел ее глаза, расширенные от страха.
«Ага, поверила», — еще успел подумать он и прыгнул вниз.
КОСМИЧЕСКАЯ СКОРОСТЬ
Ему показалось, что полет продолжается очень долго, потому что, пока летел, он успел заметить много удивительного.
Сначала показалось, будто Он вовсе и не падает, а висит в воздухе, и все летит навстречу: огромный ярко-зеленый двор, желтое платье Таи и ее шляпка, которая почему-то катится по дорожке навстречу Венке. Откуда он взялся — неизвестно. Володю это ничуть не удивило.
Но тут земля ударилась о Володины пятки, и все кругом на мгновение потемнело, как будто в кино оборвалась лента. Володя упал, но сейчас же снова вскочил и убедился, что все осталось точно таким же, каким показалось ему во время полета.
Тая сидела на траве, зажав уши, и быстро выкрикивала тонким голосом:
— Псих! Псих! Псих!
А перед Володей стоял Венка, загорелый, в ярко-красной майке. Взмахнув рукой, он восхищенно заорал:
— Ох и здорово, Вовка!..
— Ура-а!.. — закричал Володя, бросаясь навстречу другу.