Океан Бурь. Книга первая
Шрифт:
— Наша с мамой.
— Разрешишь войти?
— А то! Я не собственник.
— Правильно! — сказал Василий Андреевич и подмигнул всем присутствующим, словно собираясь рассказать что-то очень смешное.
— Ну, Гурий Семенович, давай казну делить. Пошли в твою квартиру. Севостьянов, — обратился он к милиционеру, — проводи хозяйку да помоги ей.
В дядиной комнате Василий Андреевич усадил всех по местам и начал считать деньги. Ему помогала Елена Карповна и еще один дедушка Филипьев из дома напротив.
Дядя сидел в переднем
На Володю с Таей никто не обращал никакого внимания, и они смирно сидели на пороге и только поглядывали на милиционера Севостьянова. Но он на них и не смотрел, а просто сидел себе в сторонке и о чем-то думал.
Василий Андреевич не торопясь считал деньги и тоже ни на кого не смотрел. Он и на тетку не посмотрел, когда она зачем-то схватила голубую кадушку с пальмой, пытаясь и ее куда-то переставить.
— Севостьянов, — сказал Василий Андреевич, — подсоби хозяйке.
Милиционер встал, взял кадушку, осторожно поставил на пол около своего стула и опять уселся на свое место.
Дядя выпустил из себя весь воздух, а тетка ушла подвывать за печку.
Когда все деньги были сосчитаны, зачем-то Севостьянов вдруг поставил на стол пальму и приподнял ее за ствол вместе с землей.
— Есть, — сказал Василий Андреевич, заглядывая в кадушку. — Вы, Гурий Семенович, просто фокусник. — И вытащил из-под пальмы сверток, обмотанный прорезиненной материей. В свертке тоже оказались деньги.
Но дядя, казалось, ничего не видел и не понимал. Он окончательно обалдел и немного пришел в себя, только когда уже все ушли.
И Володя совсем собрался уходить, но тут как раз явился Капитон. Его толстое, красное лицо так налилось кровью, что казалось, будто оно светится в темноте.
— Что у вас? — прохрипел он.
— Конец жизни.
— Под метелку?
— Разделили. Им деньги, мне подписку о невыезде.
Капитон сел к столу и, мотая головой, мутным голосом простонал:
— Попадись он мне… ноги выдерну!
— Ну да, как же! — сказал Володя.
Но никто даже не посмотрел в его сторону. Ни дядя, ни Капитон. Они сидели по сторонам большого стола, похожие на двух друзей, которые встретились в пивной и уже здорово нализались по этому поводу. Между ними на столе — совсем как в пивной — возвышалась пальма. Она стояла так лихо накренившись в своем горшке, словно и ей перепало ради этой незабвенной встречи.
А из угла над ними склонился темнолицый бог. Он хмуро посматривал на друзей и, подняв два пальца, как бы сердито спрашивал: «Еще пару, что ли?»
Подошла тетка, всхлипнула и, взявши пальму за ствол, придала ей правильное положение.
— Дура, — гукнул дядя, — сама им деньги подсунула. Ну, погоди, нечистый твой дух!
Тетка, истово глядя на грозного бога, словно это не дядя, а он пригрозил ей,
— Да господи же! Да я-то что? Васька все, Васька-нехристь. Он милицию привел.
— У-ух, попадись он мне!.. — замотал башкой Капитон.
Володя снова сказал:
— Как же!
И опять никто ничего не ответил. Володе надоело стоять около двери, да и устал он от всех этих переживаний, которые свалились на него. Пожалуй, этого очень много для одного человека. Вот именно, для одного. Для одинокого.
В темной прихожей, слабо освещенной мутными расплывчатыми пятнами радуги, ему стало очень жалко себя — всеми покинутого человека. Ваоныч все еще не приехал, Еления спит в своей комнате. Спит, наверное, вполглаза, как Змей Горыныч, стережет свое добро. И томится там за тремя замками лебеденочек, заколдованный злой колдуньей, ждет, кто его выручит.
Глава седьмая
ОТКРЫТИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
А утром, когда Володя еще лежал в постели, он услыхал распевный голос Елены Карповны. Она говорила тетке:
— Ваших дел я не касаюсь, и вы куда не надо не лезьте. Ты тут прибери, ишь, нагадили как. Молчи, божья лампадка, я в доме не хозяйка, а ты и подавно. И еще сама запомни и мужу своему скажи: Капитона и на порог не пускать. Ну да я сама его отважу.
Вспомнив Змея Горыныча, стерегущего несметные свои сокровища, Володя подумал, что теперь он тоже, кажется, попал в число этих сокровищ и что теперь и его собираются стеречь.
А тут явился перед ним сам Змей Горыныч в своем сером холстинковом платье с красивой набойкой и трубным голосом подтвердил Володины опасения:
— Встаешь, Володимир? Ну, будь здоров.
— Здрасте, — поежился Володя под одеялом.
Разглядывая фонарь, прорубленный в потолке, она приказала:
— Как соберешься в школу, ко мне зайдешь.
— Зачем?
Она не ответила на его вопрос, но снова приказала:
— И каждое утро заходить будешь, пока мать не вернется. Понял?
Володя ничего не понял, но сделал все, как она велела. Перед тем как идти в школу, он постучал в ее дверь. Просто ему было интересно — зачем. Это он так внушал себе, будто ему интересно, а если по правде, то какой уж тут интерес?
Елена Карповна строго осмотрела его со всех сторон, и Володя тоскливо подумал, что сейчас она стряхнет с него последние пылинки и запрет в темную комнату, как вещь, которую она только что купила. Он немного струхнул, а она строго проговорила:
— Вечером, как уроки выучишь, зайдешь: я проверю. Куда пойти захочешь, мне доложишься. Понял?
— Понял, — хмуро ответил Володя.
Вот он и попался, да так, что не вырвешься и не охнешь. Он вспомнил, что вчера Еления говорила о какой-то своей ответственности перед ним. Может быть, поэтому она вдруг начала о нем заботиться?