Океан. Выпуск одиннадцатый
Шрифт:
Головко посмотрел на Николаева. Его взгляд вопрошал: «Будешь выступать, Александр Андреевич?» Николаев отрицательно качнул головой: «Все сказано. И вообще, в такую ночь нужно веселиться, а не говорить речи».
— Витенька, правда, что в два часа ночи будут показывать «Цитадель»? — спросила Нина у сидевшего рядом старпома.
— Не интересуюсь, — сурово ответил Баранов и посмотрел на часы. — Через двадцать семь минут мне на лодку. Службой править.
Шабанов промолчал, незаметно улыбнулся, прикрыв рот рукой. Новый старпом начинал ему нравиться.
Концерт открылся выступлением
Потом под грохот аплодисментов разыгрывали сценки Миров и Дарский. Нина Шабанова спела две песни композитора-североморца Жарковского.
За скромным по-военному ужином Шабанов и Нина оказались за столиком с генерал-майором авиации. Генерал спросил Шабанова:
— Много кораблей потопил? — И, узнав цифру, одобрительно хмыкнул. — Теперь и нам, авиаторам, легче воевать, — сказал он. — Машин приходит больше, да и качественно они стали другие. Скорости иные, вооружение, рации. Дальние разведчики «Каталины» хорошо помогают.
После ужина танцы возобновились. Нину Шабанову пригласил командующий.
— Ходят слухи, что вы на днях уезжаете к родителям мужа? — спросил Головко.
— Да, — кивнула она. — Послезавтра. Здесь мне будет тяжело.
— Я хотел сказать, — продолжал командующий, что вы можете гордиться своим мужем. Он настоящий подводник.
Только сегодня он подписал представление Шабанова на должность командира дивизиона подводных лодок. Головко запомнил отдельные фразы из этого представления, написанного командиром бригады подплава:
«Как моряк исключительно вынослив и работоспособен. В сложной обстановке сохраняет спокойствие, что хорошо влияет на личный состав. Обладает высокоразвитым чувством долга и сильной волей. Храбр и решителен».
— Ваш муж настоящий подводник, — повторил он. — Я очень доволен им.
— Спасибо, — тихо сказала Нина и вдруг почувствовала, как по ее щекам текут слезы.
— Не беспокойтесь о нем, — сказал Головко. — Он у вас такой, что выберется из любой катавасии. Рожайте спокойно.
В начале четвертого, когда число танцующих заметно поубавилось и Шабанов с женой тоже одевались, собираясь домой, неожиданно умолкла музыка и голос местного диктора сообщил:
«Говорит радиоузел Дома флота. Послушайте два сообщения. По только что полученным данным, в воздушном бою вблизи Мурманска группа истребителей под командованием майора Соколова сбила шесть самолетов противника. С нашей стороны потерь нет.
Подводная лодка капитана 3 ранга Таммана торпедировала и потопила транспорт противника водоизмещением в десять тысяч тонн».
Раздались дружные аплодисменты.
— Мои ястребы отличились! — громко радовался генерал-авиатор. — Хороший новогодний подарок сделали хлопцы.
Это были первые на флоте победы в 1943 году.
Лешка спал. Рядом с ним на одеяле лежала газета, в которой была напечатана статья о Шабанове. Поверх нее примостился пушистый сибирский
— Чаю попьем? — предложил Шабанов.
— Никаких чаев, — сказала Нина. — Спать хочу, умираю.
Она уснула мгновенно. А Шабанову не спалось. Перед его открытыми, устремленными в темноту глазами почему-то неотступно стояли места, где он вырос, где прошло его детство и юность, где он так давно не был.
Холмистая равнина, изрезанная глубокими оврагами. Посреди них течет тихая речка Медуница. Берега ее заросли камышом, вода желтая от кувшинок. На высоких холмах вокруг деревенские кладбища, все в зарослях сирени, окруженные липами, кленами, старыми дубами. А воздух — пьянящий аромат цветущего клевера, ромашек, полевой кашки. От него кружится голова.
Шабанов подумал о том, что война по всем признакам продлится еще долго. Ведь сколько надо будет гнать фашистов обратно! Страшно подумать, как далеко они дошли. И доживет ли он до победы, до того часа, когда можно будет приехать в родные места, увидеть их снова собственными глазами.
«Хорошо бы дожить», — подумал он.
Нина рядом заворочалась, обняла его, спросила:
— Чего не спишь?
— Думаю все.
— О чем?
— Обо всем понемножку.
— Спи лучше, — сонно прошептала она. — Все будет хорошо. Мне командующий сказал.
Из следующего похода подводная лодка «Щ-442» не вернулась. Причины ее гибели и место, где она затонула, установлены не были…
У МОРЯКОВ МОГИЛ НЕТ
У моряков могил нет.
Лежат на дне океана под многометровой толщей воды искореженные остовы кораблей. Они изъедены ржавчиной, обросли ракушками и водорослями. В огромные пробоины в их днищах свободно, как в широко распахнутые парадные двери, привычно вплывают и выплывают рыбы. Они заглядывают в штурманскую рубку, и там, в потускневшем стекле репитера гирокомпаса, отражаются их выпуклые, ничего не выражающие глаза, плоские, сплющенные тела. Они медленно плывут по длинным коридорам жилой палубы, спускаются в камбуз, в машинное отделение, заворачивают в каюту безвестного для читателя минера лейтенанта Юрочки Сухова.
«Как я счастлив, что сразу после окончания училища попал на боевой корабль! — писал он своим родителям в последнем письме. — Вы же знаете, как я легко простужался. В пехоте я и теперь бы, наверное, сразу получил воспаление легких. А здесь уже неделю живу как настоящий фон барон: сплю на белоснежных простынях, обед из трех блюд в нарядной кают-компании, даже стыдно, честное слово».
…Юрочкин сторожевик подорвался на гальваноударной мине через двенадцать часов после того, как было опущено в ящик это последнее письмо. А затем на корабль, израненный, потерявший ход, вобравший в отсеки десятки тонн воды, налетели фашистские торпедоносцы. Они заходили с бреющего полета с различных курсовых углов и сбрасывали торпеды. От трех ударов удалось увернуться, четвертая попала под самый мостик. Из 118 человек экипажа не спасся ни один.