Окончательная реальность
Шрифт:
Отправляю Вам подробную запись беседы с Мачеком моего сотрудника, штандартенфюрера СС Веезенмайера. Рассчитываю, что Вы найдете возможность ознакомить с ней рейхсляйтера Розенберга и рейхсминистра Риббентропа.
Хайль Гитлер! Ваш Шелленберг».
Гиммлер встречался с Канарисом на своей вилле в Вандзее.
– Я предупреждал вас, Вильгельм, что нельзя изолировать Шелленберга от операции. Он верный и сильный человек, но, действуя вслепую, его сила может оказаться сродни силе слона в посудной лавке.
– Мы не можем рисковать, рейхсфюрер. На кону судьба крупнейшей
– Я в это не верю, – раздраженно отрезал Гиммлер.
– Верите или нет, а информация утекает. К тому же нет ничего страшного в несанкционированной активности нашего милого Вальтера. Напротив, это лишний кусочек смальты в богатую мозаику дезинформации, которую мы подготовили для Сталина. Пусть Шелленберг суетится, главное – держать его под контролем.
Тем же вечером фельдъегерь увез из Вандзее два пакета:
Канарис – Кейтелю.
«Фельдмаршал!
Рад сообщить Вам, что наша работа близка к завершению. Уверен, час настал. Необходимо немедленно предложить Гальдеру в кратчайшие сроки завершить разработку директивы по отвлекающему развертыванию войск фельдмаршала Листа вдоль восточных границ Югославии».
Гиммлер – Шелленбергу.
«Дорогой Вальтер!
Я всегда ценил Вашу способность ориентироваться в сложных ситуациях и принимать ответственные, самостоятельные решения.
Искренне Ваш, Генрих Гиммлер».
Получив депешу Гиммлера, Шелленберг долго чесал затылок. Через два часа он пригласил к себе Макса. Ему нравился этот хитрый пройдоха. Но что может быть приятней для настоящего профессионала, чем перехитрить самого хитрого хитреца…
– Послушайте, штандартенфюрер, – без обиняков начал Шелленберг, – вам предстоит поработать в Югославии, дружище. Славяне спят и видят, как бы пустить кровь друг дружке. Посол фон Хеерен получил соответствующие инструкции. Он великолепный дипломат и блистательный ученый, однако, как дипломат, он иногда подвержен непростительной мягкотелости, особенно в решающей ситуации. Вам надлежит всячески помогать ему. Наша цель – ни в коем случае не допустить установления коммунистического режима в Югославии, пусть и ценой маленькой победоносной войны. Впрочем, если даже угроза прихода к власти коммунистов не столь реальна, не стоит успокаиваться.
Макс удивленно приподнял брови. Кровь в висках пульсировала так сильно, что он испугался, не заметно ли это со стороны.
Шелленберг продолжал:
– Да, да, Макс, оккупация Югославии является самоценной задачей, без этого наш фюрер не приступит к главному.
Макс сглотнул.
– Вы имеете в виду Россию?
«Вот я его и накрыл, – подумал Шелленберг, – теперь, если его спросят, зачем надо было провоцировать погромы в Белграде, он ответит: „Чтобы приблизить победу над Россией“. Дело в шляпе. При любом раскладе я буду в стане победителей, как, впрочем, и этот дурашка».
Шелленберг широко улыбнулся Максу.
– Вам все ясно? – громко спросил он. – Мне все ясно, – ответил Макс.
– Мне ясно, бригаденфюрер.
– Ну и хорошо, – улыбнулся Шелленберг, – я знаю, что вы меня хорошо понимаете даже в интонации.
«Центр.
Завтра
Максим».
Перед началом операции Гейдрих решил все же поговорить с Максом. Нельзя сказать, что Гейдрих не доверял Шелленбергу, но, будучи лично ответственным перед Риббентропом, он не хотел рисковать. Пригласив для беседы Макса, Гейдрих мучительно долго буравил красивое и сильное лицо штандартенфюрера своими маленькими раскосыми голубыми глазами, а потом неожиданно спросил:
– Скажите откровенно: самая первая, детская мечта о будущем рисовалась вам в образе офицера разведки или все-таки тянуло в дипломатию?
Зная, что РСХА – не то место, где надо развешивать слюни по веткам, а Гейдрих не тот человек, который просто так задает отвлеченные вопросы, Макс ответил так, как, ему казалось, следовало ответить этому холодному и властному человеку.
– Будущее рисовалось мне, группенфюрер, в солдатском служении идеям Адольфа Гитлера.
Гейдрих внимательно посмотрел на Макса:
– В дни вашего детства идей Адольфа Гитлера как таковых не существовало. В дни вашего детства Адольф Шикльгрубер учился рисованию в Вене и зарабатывал себе на хлеб, нанимаясь чернорабочим на строительство банковских зданий. Я ждал вашего конкретного ответа, потому что думал подсказать кое-какие детали операции, но поскольку, как выясняется, вас интересует служение чистой идее, я не вправе давать конкретные советы. Ограничусь просьбой: думайте о кадрах, о славянских кадрах. Думайте о том, чтобы циклопы убивали циклопов. Ищите людей, которые хоть как-то соответствуют по уровню интеллекта нам с вами, арийцам. Вот, собственно, и все. Я вас не шокировал? Ваш ученый слух не коробит моя манера выражать мысль, не заворачивая ее в цветную бумажку, как на рождественских распродажах?
– Меня восхищает ваше умение честно говорить о главном, – ответил Макс, испытывая в душе тяжелое, гнетущее беспокойство.
В этот же день Гесс вызвал в партийную канцелярию Риббентропа.
– Как продвигается ваша работа, Иоахим? – обратился Гесс к министру.
– Неплохо коллега, неплохо. Гейдрих, по-видимому, готов рыть землю.
– Отлично. Я прочту вам проект корреспонденций, которые будет публиковать Геббельс, а вы внесите коррективы, если мои сотрудники ошиблись в мелочах: «Из Граца сообщают, что сюда прибывают поезда с немецкими беженцами из Югославии. При отправлении поездов сербы кричали: „Уезжайте, германские свиньи!“
– «Немецкие колбасники», – сразу же поправил Риббентроп, – славяне называют нас «колбасниками».
Гесс сделал быструю пометку и продолжал читать:
– «Скажите вашему фюреру, что мы хотим войны и вашей крови! Теперь мы будем мучить швабов и изрежем их на куски!»
– «На маленькие кусочки», – вставил Риббентроп. – Славяне любят конкретность в метафорах.
– Хорошо, спасибо, – чуть раздраженно ответил Гесс. – «Мы будем мостить улицы вашими телами! Ваши трупы поплывут по нашим рекам! Вена станет сербским городом! Мы повесим тамошних швабов на фонарях, головой вниз!»