Окончательная реальность
Шрифт:
В этот вечер он направил Шелленбергу шифровку:
«Бригаденфюрер! По сведениям, полученным мной из надежных источников в кругах русской эмиграции, имеют место постоянные русско-английские контакты, осуществляемые агентами НКВД из числа бывших белогвардейцев, с одной стороны, и сотрудниками британских специальных служб, с другой. Контакты эти направлены, очевидно, на зондирование возможностей координации совместных действий советских и британских разведок в целях противоборства Рейху на Балканском полуострове. Такие контакты представляются крайне опасными не столько в плане сиюминутной ситуации в Югославии, сколько в стратегическом контексте развития дальнейшего сотрудничества Сталина и Черчилля.
«В качестве такой информации, – подумал Макс, – наилучшим образом смотрелись бы факты, свидетельствующие о связях Симовича с англичанами, а еще лучше – о его непримиримом антисоветизме. Узнай о таких фактах Сталин, ни о каком договоре о дружбе не будет и речи, а не будет договора – не будет и войны. Что же останется Черчиллю? – Макс улыбнулся. – Расхлебывать кашу самому. Ну а наши… пусть набираются сил пока, а там видно будет».
Эти мысли Макс, естественно, не мог включить в текст шифровки, адресуемой Шелленбергу, однако опытный разведчик не сомневался: все аргументировано четко, Шелленберг теперь сам сообразит, какие факты необходимо сфабриковать.
Шифровка Макса породила сложную цепную реакцию, результатом которой оказались события огромного значения. Вступали в силу законы аппаратной игры, которая на самом-то деле никакая не игра, а серьезная наука, отличающаяся только тем, что лишена права на эксперимент и, соответственно, ошибку.
Шифровка была немедленно доложена Шелленбергом Гейдриху. Тот за своей, естественно, подписью, без ссылок на Шелленберга, а уж тем более его сотрудника, переслал идею Риббентропу. Министр пришел в восторг и немедленно ознакомил с донесением Гесса. Гесс собирал по крупицам все материалы, связанные с русско-английскими отношениями. После бесед с Хаусхофером он окончательно понял, что евразийство ему не по плечу. Шифровка Макса усилила опасения Гесса, что Черчилль не просто так кобенится, удумав крепить союз с коммунистами, и надо бы поторопиться. Гесс попросил Гиммлера попристальней ознакомиться с проблемой и запросить возможно больше подробностей из Югославии. Гиммлер, занятый другими важными делами в Вевельсбурге, вызвал Шелленберга и поручил разобраться. Все! Круг замкнулся. Шелленберг уехал от Гиммлера довольный. Его план сработал. Теперь дело в шляпе: при любом раскладе – он в дамках.
Шелленберг сразу же отписал шифровку Максу:
«Дорогой Макс!
Можете приступать к осуществлению своего плана. Материалы на Симовича вышлю через пару дней.
Хайль Гитлер! Любящий Вас Шелленберг».
Документы, пришедшие от Шелленберга, были качественными. В них со всей «неопровержимостью» доказывалось, что переворот, проведенный в Белграде ночью после присоединения Югославии к странам оси, совершен при прямом участии инструкторов Интеллидженс сервис. Присутствовали милые подробности, например реплика Симовича в ответ на предложение назначить посла в Москве Гавриловича министром иностранных дел: «Кто же будет с ним целоваться на дипломатических приемах, после того как он столько лет лижет вонючую жопу кремлевского хозяина».
Макс усмехнулся. Да, молодец Шелленберг, работу знает. Вряд ли такое понравится Иосифу Виссарионовичу. Здесь же приводились кое-какие высказывания Симовича о Тито плюс несколько панегириков Черчиллю. В целом достаточно. Общую тональность вбрасываемой информации предлагалось додумать Максу. Это было удобно. Можно немного оттянуться, правда, поджимало время. Макс чувствовал, что именно сейчас, в эти
Теперь надо было искать связь, кто-то же должен передать в Центр «особо важные материалы, касающиеся сербо-британских контактов». Надо только обдумать детали, подобрать нужные слова и выходить, выходить на контакт с резидентом.
Центр знал, что первую явку связнику в другом городе Макс обычно назначал около самого большого и известного здесь моста, когда становилось совсем темно и фонари расплывались на черной воде жирными электрическими тенями. Центр знал, что Макс, приехав в новый город, назначал связь с правой – если смотреть из Москвы – стороны моста, около первого фонаря справа или, если фонарей не было, на первой скамейке справа. В Центре иногда шутили: «А не правый ли уклонист этот Макс?»
Впрочем, дальше шуток дело не шло. Старшие товарищи считали подобного рода дискуссию преждевременной: пусть поработает еще.
Время встречи было оговорено раз и навсегда – десять часов, как и слова пароля с отзывом: «Интересно, много незадачливых влюбленных бросается с этого моста?» – «Скорее всего, они выбирают другое место, здесь слишком илистое дно».
Макс обычно приходил на встречу заранее, чтобы осмотреться, приметить всех, кто поблизости, и в зависимости от этого выбрать, как поудобнее подойти к человеку сзади. Так, на всякий случай.
Однако в Загребе в центре города моста не было; река протекала за далекой рабочей окраиной. И когда в день приезда Макс решил поглядеть на самый большой городской мост, он испытал леденящее чувство одиночества и страха. Встречаться здесь со связником было делом рискованным – оба они тут как на ладони; скамеек и в помине нет; а если тот таскает за собой наружное наблюдение, провал неминуем. Но и остаться без связи Макс не мог. Как класть кирпичную стену с завязанными глазами? Развалится.
Макс опасался сейчас, что на встречу вообще никто не придет. Но, тем не менее, он не изменил многолетней привычке, приехал поглядеть и сразу же заметил вдали одинокую фигуру в белом макинтоше с поднятым воротником, в шляпе, нахлобученной на глаза. Человек вел себя странно – расхаживал вдоль дороги, не выпуская из правой руки руль старого велосипеда. Левой он, словно бывший кавалерист, придерживал несуществующую шашку.
Макс переехал мост, выключил фары, поставил машину на обочину и осторожно открыл дверь. С реки поднималась студеная, густая, пепельная прохлада. Вода была черной, дымной, и гул от мощного течения единой, властно перемещающей самое себя массы был постоянным, похожим на работу генератора. Тем не менее, дверцу машины Макс закрывать не стал, чтобы не было лишнего, чужого звука.
Он перешел мост, направляясь к одиноко расхаживающему человеку.
Не поняв еще почему, подумал, что человека этого когда-то где-то встречал. Выходя на связь в разных городах мира с разными людьми, Макс каждый раз покрывался холодным потом, оттого что он, как никто другой, знал всю ту сумму случайностей, которые могут привести разведчика к провалу во время подобной встречи.
Он неторопливо прошелся вдоль шоссе, постоял у края моста. На часы Макс мог и не смотреть. В такие мгновенья секунды тащились медленно и четко. Пульс отсчитывал время надежнее минутной стрелки. Ну что, пора. Он подошел, а когда связник обернулся, все тело Макса начало деревенеть – перед ним был Абрам Ермаков, за которого Макс писал мемуары много лет назад. Неизвестно почему, но опытный разведчик испытал приступ тоски и даже мало чем объяснимого страха. Макс хотел было уйти, но потом решил, что это может показаться странным Ермакову, смотревшему на него веселым скабрезным взглядом маслянистых темных глаз.