Окопники
Шрифт:
Первый набросок так н не удался, я порвал его. Взял листок ватмана. поменьше — вспомнил мудрый совет мастеров: в маленьком этюде — маленькое вранье, в большом -
большое… Когда закончил «потение» над необычным заказом, пригласил женщину, чтобы она высказала свои замечания. Каково же было мое удивление, когда она, впившись глазами в творение моих рук, тихо и удовлетворенно сказала:
— Ну вот… получилось же. А вы не хотели… Теперь Верочка увидит своего папу. — Она помолчала несколько мгновений, за которые я, конечно же, успел понять, что хоть и мало похож портрет,
— Только исполните еще одну мою просьбу? — вдруг спросила, стеснительно склонив голову. — Сделайте ему глаза голубыми…
Я не сразу понял, о чем она просит, ведь портрет исполнен простым карандашом!
— Если бы вы знали, какие у него были голубые глаза! — воскликнула она тихо, продолжая смущенно отводить свой взгляд в сторону. — Я, наверно, и полюбила-то его именно за эти глаза… Подрисуйте, пожалуйста!
Я пожал плечами: вообще-то так обычно не принято, но если хотите…
Достал и) коробочки огрызок синего карандаша и легкими касаниями «подголубнл» глаза шофера с большим чубом, не любившего фотографироваться.
Женщина снова пристально посмотрела на портрет и радостно улыбнулась:
— Ну вот… теперь и мне он светить со стены будет своими голубыми, и Верочке запомнится красивым…
Это был вежливый намек на то, что я сделал его красивее, чем он был, но она с этим согласна. Верочке нужен красивый отец с голубыми глазами, о котором, конечно же, не раз она рассказывала дочке.
ДРОЗДОВ Иван Лукьянович
Родился 14 марта 1924 года в селе Верхний Киембай, в бескрайних степях Оренбуржья.
На Кубань приехал в 1938 году. Здесь и застала его война.
Выпускник старокорсунской средней школы Дроздов прямо с выпускного вечера ушел в военкомат и вскоре надел шинель курсанта Грозненского пехотного училища.
А в июле 1942 года он уже в звании лейтенанта командует пулеметным взводом, защищая Сталинград. 23 августа, тяжело раненый, попадает в немецкий лагерь военнопленных. Ему удается бежать, и он вдет на запад, участвует в боях за Днепродзержинск, Одессу, в Ясско — Кишеневской операции, освобождает Румынию, Болгарию.
Награжден орденом Отечественной войны 1–й степени, медалью «За отвагу», «За победу над Германией», юбилейными медалями.
После войны — работа в литейном цехе, соединенная с заочной учебой в политехническом институте, начальником цеха на Краснодарском компрессорном заводе. Хорошее знание заводской жизни, проблем коллектива позволило ему создать роман о рабочем классе — «Литейщики».
Потом на страницы нового романа «Прощание с журавлями» выплеснется все, что он пережил на войне. Бои под Сталинградом описаы с докуметальой точностью. Третий роман «И некуда руки воздеть» опубликован только в сокращенном варианте.
Печатались в журнале «Кубань» его повести: «Снежана», «Мария — дочь Хрисана»; рассказы: «Каким был день?», «Неожиданная командировка», «Человек огня» и др.
С 1986 года, как коммунист, работает директором Бюро пропаганды художественной
Член Союза писателей СССР.
* * *
СМЕРТЬ ПОПРАВ
1
«Едем на фронт, но куда именно, пока неизвестно, — писал Иван Берестов письмо домой под стук вагонных колес. Адрес полевой почты изменился. Мы едем на фронт курсантами, всем Грозненским училищем.
Название-то какое — Грозненское!.. Говорят звание лейтенантов будут присваивать там, в боях, а пока…»
2
…Ночью, когда курсантский полк после трудного перехода дотащился до села Васильевка, когда по цепочке передали: «Командиры — в правление колхоза!» Иван не обратил внимания на эту команду. Он все еще не мог привыкнуть к своему офицерскому званию, и командиру батальона пришлось посылать за ним связного.
— Далеко ли хоть оно, правление?
Берестову казалось, что он и шагу больше ступить не сможет. Он с завистью посмотрел на Бугоркова, Стахова, Подзорова… Курсанты спали, кто где свалился. Подзоров обнял свой пулемет, словно милую, храпел басом. «Что за человек, — подумал о нем Берестов, — ни жалоб, ни стонов: тянет
— пока велено. Силен, как медведь, сожмет сучок — сок потечет». Берестов переступил через ноги Подзорова и пошел за связным.
Ночь была темна.
Впереди, словно лезвие ножа, блеснул и погас лучше света: кто-то открыл и закрыл дверь. Пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о косяк, Берестов вошел в темную с низким потолком комнату.
— Вам что, особое приглашение? — встретил его командир батальона Лабазов.
В сухощавом лице майора, подсвеченном тускло — желтым светом керосиновой лампы, нет зла — только усталость и озабоченность.
В комнате с окнами, зашторенными солдатскими одеялами, было так накурено, что керосиновая лампа начала угрожающе попыхивать.
Никто этого не замечал. Офицеры вслушивались в тихий голос майора Лабазова.
— Враг рвется к Сталинграду, хочет отрезать Кавказ от Центральной России. Задача — не допустить противника к Волге. Отныне наше училище будет называться особым полком Сталинградского фронта. Приказано занять триста четырнадцатый укрепрайон первого обвода.
Майор ткнул карандашом в стопку топографических карт и приказал начальнику штаба раздать их.
Иван получил карту, развернул. Левее Васильевки — противотанковый ров. А где же противник? Никаких синих линий на карте не было.
— Впереди нас дерутся две дивизии, — пояснил майор Лабазов.
— Далеко? — спросил кто-то осипшим от курева голосом.
— Примерно, в районе Цимлянской.
— Неужто фрицы уже наше цимлянское попивают? — возмутился узкоплечий офицер. Его худые лопатки выпира- ли из-под вылинявшей гимнастерки.
— По ту или по эту сторону Дона? — опя! ь спросил офицер.