Октавия
Шрифт:
– Она так огорчилась, - сказала Гэрриет.
– Ничего, она переживет, - усмехнулся Саймон.
Он подбросил в огонь несколько поленьев, пододвинул ширму, отчего комната погрузилась в полутьму, и подал Гэрриет запотевший бокал с вином. Она взяла его двумя руками, чтобы унять дрожь в пальцах, и отхлебнула сразу большой глоток. Вспомнилось, что после утренних бобов она сегодня ничего не ела.
Когда Саймон вышел в другую комнату, ей вдруг показалось, что она заперта в одинокой лачуге посреди леса, между деревьями, к ней крадутся враги - возможно, индейцы, -
– Мы сегодня так и не пообедали. Отрезать тебе?
Она помотала головой.
Саймон стал есть, держа кусок над тарелкой.
– Как себя чувствуешь после падения?
– спросил он с набитым ртом.
– Ничего себе не отбила?
– Нет. Отделалась синяками.
– Обязательно взгляну на них… позже.
Сердце Гэрриет бешено заколотилось. В волосах Саймона играли красноватые блики. Когда недогоревшее полено перевалилось через каминную решетку, она испуганно вздрогнула.
– Послушай, - сказал Саймон, - объясни мне, ради Бога, почему у тебя такой затравленный вид. Тебя что, изнасиловали в детстве? Или родители были строгие? Или в школе дразнили?
– Он явно подтрунивал над ней, но его голос все равно ласкал, как прикосновение.
Гэрриет отпила еще глоток. Саймон выел начинку из пирога и собрался бросить тесто в огонь.
– Может, покрошим птицам?
– сказала Гэрриет.
– Можно.
– Он открыл окно, и в комнату ворвался морозный воздух. Снег за окном поблескивал жемчужными россыпями. Саймон поставил на проигрыватель концерт для фортепиано Моцарта.
– Ты все еще грустишь. Отчего?
– Никак не могу забыть лицо Хлои.
– Брось, она этого не стоит - самая обыкновенная потаскуха. Между прочим, мы с ней всего только два раза поужинали. Такие девицы, как она, напоминают мне яичницу: их легко сделать, но потом невозможно отскрести от сковородки.
Гэрриет прыснула.
– Вот это уже лучше, - сказал Саймон.
– А теперь иди сюда и садись. Да нет, вот тут, а не на другом конце дивана.
Ее все еще трясло, но страх постепенно отступал, а волнение, наоборот, росло. Саймон поднес ее руку к губам.
– Мне кажется, в “Кошке на раскаленной крыше” ты играл просто здорово, - жизнерадостно проговорила она.
– Поскольку я и так это знаю, - сказал Саймон, - то тему можно считать исчерпанной.
Его рука скользнула по темно-зеленому бархату диванной спинки к волосам Гэрриет, но остановилась, даже не коснувшись ее плеча. Он все еще медлил и не дотрагивался до нее, так что в конце концов она испугалась: а что, если он вовсе не собирается ее трогать? В комнате было жарко, и скоро Гэрриет почувствовала, как по ложбинке между ее грудями ползет капелька пота.
– Какая ты милая, - раздался совсем рядом его тихий хрипловатый голос, и наконец его губы прижались к ее губам. Сначала она сидела как деревянная, вытянув руки по швам, но вдруг дернулась, словно ее стукнули молоточком под колено, руки ее сами собой обвились вокруг шеи Саймона, и она со всей страстью, которая в ней накопилась, ответила
– Не надо.
– Надо, девочка.
– Ты… будешь думать, что меня слишком легко сделать.
– Не буду. Зато я думаю, что на тебе надето слишком много лишнего.
– Он аккуратно вытащил у нее из ушей сережки и положил на столик, потом снял с нее туфли и отключил телефон.
Она откинулась на диванную спинку, готовясь к продолжению атаки.
– У тебя такое нежное тело.
– Саймон налил вина ей и себе.
Через минуту он сказал:
– Ей-Богу, нашему брату нужны какие-нибудь курсы по расстегиванию ваших лифчиков. А-а, понял, застежка впереди, - немного повозившись, сообщил он.
Руки Саймона гладили ее спину под свитером, он целовал ее глаза, и волосы, и губы. Она не могла даже предположить, что он окажется таким нежным.
Тут его пальцы скользнули под пояс красной юбки, и Гэрриет невольно дернулась.
– Нет!
– вырвалось у нее.
Как объяснить ему, что она бы вовсе ничего ему не позволила, не будь она так очарована им и его талантом?
– Ну, не упирайся, малышка, - прошептал он.
– Или ты надеешься, что меня тоже можно выставлять на ночь за дверь, как цветы из больничной палаты?
Гэрриет открыла рот от изумления.
– Ты читал письмо Джеффри?!
– Оно валялось на снегу, и я его поднял. Я тоже рад, что ты села на таблетки, - возможно даже, не меньше его.
– Нельзя читать чужие письма, - сердито сказала она.
– Нельзя, но иногда приходится: например, если надо знать, что люди пишут друг другу о тебе. Так кто такой этот Джеффри? Чем он занимается?
– Он морской биолог.
– Ничего, не всем же быть гениями.
– Он очень умный, - обиделась она за Джеффри.
– Он приехал из Плимута.
– Крошка, из Плимута не приезжают. Из Плимута бегут, - пробормотал Саймон, пытаясь расстегнуть пояс ее юбки.
– Пожалуйста, не надо так сразу, - слабо взмолилась она.
– Я же еще совсем тебя не знаю.
– Много лишних слов, - сказал он.
– Зачем вообще говорить о том, что надо просто сделать? Ведь это так прекрасно.
Тут в нос и глаза Гэрриет полезли шерстяные ворсинки, потому что Саймон начал стягивать с нее свитер.
– Там сзади застежка, - жалобно пролепетала она, чувствуя, что сейчас у нее оторвутся уши.
– Ну же, не бойся.
– Он наконец высвободил ее из черного мешка и за руку стянул ее на пол. К дыму яблоневых поленьев примешивался лавандовый лосьон Саймона и звериный запах белого мехового коврика под ее спиной. Последние силы покинули Гэрриет. Сейчас это случится, стучало у нее в висках.
– Будет… очень больно?
– Когда до этого дойдет, я так тебя заведу, что ты ничего не почувствуешь, - шепотом пообещал он.
Через несколько минут отзвучали последние жизнерадостные аккорды Амадея Моцарта, и теперь в комнате слышалось только прерывистое дыхание Гэрриет да потрескивание поленьев в камине.