Октавия

Купер Джилли

– Я знаю, - без всякого выражения произнесла Гэрриет.

– Остались еще кое-какие формальности - я покажу вашу медицинскую карту другому врачу, он ее подпишет, и тогда… В пятницу с утра пораньше вас устроит? Вот и славно. Вечером будете свободны. Ну, не надо, не надо плакать. Все скоро кончится.

***

Оставалась последняя надежда - родители. Под вечер она села в поезд и поехала домой.

У матери только что закончилась очередная вечеринка с бриджем, и дамы средних лет, слегка подогретые джин-тоником, шумно прощались друг

с другом у порога, втискивались в свои машины и разъезжались по домам. Замедляя шаг, Гэрриет прислушивалась к голосу леди Нив - Сузиной свекрови, - который звучал громче остальных.

– Ну, всего хорошего, Элисон!
– Леди Нив снисходительно приникла щекой к щеке хозяйки.
– На той неделе мы все увидимся у Одри - да, Одри?
– Внезапно она разглядела плетущуюся по тропинке Гэрриет.
– О, привет! Домой на выходные? Обязательно загляни к Питеру и Сузи. Заодно посмотришь их новые обои в гостиной - на редкость удачный выбор.

Какая все-таки неотесанная девица, думала леди Нив, рассеянно и не всегда впопад нажимая на педали своего “Хамбера”. Просто не верится, что они с Сузи из одной семьи, - тут леди Нив вовремя вывернула руль и не врезалась в железные ворота у выезда на шоссе. Конечно, Сузи - не совсем та, кого Нивы мечтали видеть рядом со своим единственным сыном, но она, во всяком случае, знает свое место, и со временем из нее может получиться вполне приличная жена для Питера.

Проводив гостей, миссис Пул вернулась в дом. Гэрриет уже сидела на стуле в кухне, и у нее на коленях урчала кошка. Господи, и почему она у меня такое пугало?
– подумала миссис Пул. Сидит как куль, не накрашена, космы торчат во все стороны, да еще это жуткое пальтишко без единой пуговицы. Вся в отца, тому тоже ничего не нужно, кроме его дурацкого музея.

– Жаль, что ты меня не предупредила, - сказала она сухо.
– На ужин ничего нет, одни сардельки. Ты как сегодня, переночуешь?

– Да, если можно, - сказала Гэрриет.

– Ну и хорошо - будем с тобой вдвоем.

– А папа?

– Папа уехал - у него опять какая-то заумная конференция по керамике.

Сердце у Гэрриет упало. Дома она могла говорить по душам только с отцом.

Миссис Пул сунула несколько сарделек в электрожаровню и начала мыть посуду.

– Мы теперь собираемся на бридж каждую неделю, - сказала она, погружая бокалы в тазик с мыльной водой.
– Элизабет Нив - девчонка что надо.

Как можно быть “девчонкой” после сорока?
– недоуменно подумала Гэрриет.

– Она все подбивает меня купить посудомоечную машину. Говорит, нельзя же каждую неделю принимать гостей и мыть все самой.

Гэрриет взглянула на резиновые перчатки, мелькающие в горячей пене. Как хирургические, пронеслась тревожная мысль. Сейчас введут трубку, и пылесос начнет высасывать зародыш. От запаха сарделек ее начало мутить, и она встала и отошла к окну. В саду ветер срывал с миндальных деревьев последние нежно-розовые лепестки.

Надо же, стоит себе сложа руки и смотрит в

окно, поразилась миссис Пул. Сузи бы давно уже схватила полотенце и вытирала посуду.

– Как в колледже?
– спросила она.
– Ты что-то осунулась. Все горбатишься над книжками?

Гэрриет отвернулась от окна и сказала:

– Мама, я беременна.

– Что?!

– Я беременна.

Резиновые руки на миг замерли, потом вдруг замелькали очень быстро.

– Откуда ты знаешь?

– Я прошла тест.

– Все твой Джеффри!
– визгливо заговорила миссис Пул.
– Он мне сразу не понравился.

– Нет, это не он. Это совсем другой.

– Ах ты шлюшка!
– прошипела миссис Пул.

Потом на Гэрриет обрушилась материнская истерика по полной программе: со слезами, с выкриками “после всего, что мы для тебя сделали”, и “в лепешку расшибались, все выкраивали тебе на учебу”.

– Я знала, знала, что этим кончится!..
– голосила она.
– Все эти волосатики желторотые со своими идеями… Свободную любовь им подавай! И отец твой тоже хорош: рвался отправить доченьку в университет!.. Вот и дорвался. И где, где мы тебя упустили? Что теперь скажут Нивы?

И опять по новой, круг за кругом, одно и то же, одно и то же…

Гэрриет села. Кошка, которой дела не было до семейных распрей, лениво потерлась об ее ноги, прыгнула на колени и самозабвенно затарахтела. У Гэрриет опять начался приступ тошноты.

– Мама, выключи, пожалуйста, свои сардельки!
– взмолилась она.

– Ну, и что ты теперь намерена делать?
– спросила миссис Пул.
– Молодой человек, как я понимаю, тебе кукиш показал?

– Если ты говоришь о женитьбе, то да, он не хочет на мне жениться.

– Мало ли, чего он не хочет… - угрожающе начала миссис Пул.

– Мама, сейчас двадцатый век, - вздохнула Гэрриет.
– И потом, наши отношения были важны для меня, а не для него. Он не любит меня. Но, по крайней мере, он дал мне деньги на аборт.

Миссис Пул взяла чек, и на лице у нее появилось горестно-удовлетворенное выражение, какое бывает у пассажиров, прождавших полчаса на холодном ветру и наконец-то увидавших автобус.

– Он, стало быть, держит деньги у Куттса? Наверное, воображает, что он пуп земли. А аборты разве не запрещены?

– Нет, уже нет, - сказала Гэрриет.
– Сегодня утром я ездила в Лондон, на прием к врачу. Все вполне законно. Меня записали на пятницу.

– Ну и ладно, - сказала миссис Пул, видимо, успокаиваясь.
– Хорошо, что у твоего молодого человека хоть на это хватило соображения.

Гэрриет вздохнула.

– Ты правда хочешь, чтобы я сделала эту операцию? Может, лучше все-таки оставить ребенка?

Во взгляде миссис Пул отразился непередаваемый ужас, словно она только сейчас разглядела на автобусе табличку “Частный”.

– То есть как оставить? Где ты собираешься его держать?

Будто речь идет о слоне, а не о ребенке, подумала Гэрриет.