Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
Гаолян подхватил фонарь, двинулся на ругань.
Высокий человек кожаной тужурке без погон, но в офицерской фуражке, ухватил за грудки хозяина склада и тряс того как толстоствольную грушу - с головы унтера свалилась папаха.
– Пусти человека, - предупредил Гаолян.
– Не старые времена, чтоб душу вытряхивать.
– А вы кто, любезный?!
– рявкнул офицер.
– Представьтесь по форме! Документы!
– Уполномоченный ВРК. Документы на получение переданы, - спокойно сказал Гаолян.
– Все по форме: приказ, требование, пропуск на вывоз...
– От вашей Военно-Революционной
– Не шумите, - поморщился Гаолян.
– Со штабом округа договорено. Для безопасности вывозим. Вам спокойнее, нам спокойнее, всем спокойнее.
– Это кому спокойнее?!
– гадюкой зашипел офицер.
– Вы что с бомбами учудите? Ты вообще кто такой?!
– Вот, боже ты мой, какой вы нервный, ваше бывшее высокоблагородие, - вздохнул Гаолян.
– Еще и "тыкаете". Нехорошо. Щас предъявлю документы, все имеем. Как говориться, исчерпывающе. Свет придержите, сделайте милость...
Офицер взял фонарь и злобно сказал:
– Никаким бумажкам не поверю, пока из штаба округа не позвонят и не пришлют приказ по команде.
– Я уж понял. Воля ваша, мы не особо торопимся, - заверил Гаолян, шаря за пазухой.
– Вот ордер, извольте глянуть. Дык, пропуск еще был, да...
Офицер взял ордер, развернул под фонарем. Гаолян без особой спешки выдернул из-за пазухи браунинг, уткнул теплый ствол в кожаный бок офицера и дважды нажал спуск...
Выстрелы прозвучали глухо. Отпрянувший было офицер безмолвно сложился в коленях, повалился. Фонарь Гаолян подхватить не успел, пришлось поднимать с земли.
В колеблющемся пламени керосиновой "летучей мыши" качалось бледное лицо складского каптенармуса - тот пятился. Забормотал:
– Ты это... Мы так не уславливались. Это ж полковник Улянин... Шуму будет...
– Времена такие. Шумные. Не трясись. Я же его хлопнул, не ты.
Широкое лицо каптенармуса исказилось:
– Дура ты! Теперь так возьмутся, что не выскользнешь. Эх, связался я. Да пять тыщ нынче вообще не деньги!
– Отчего не деньги? Вполне даже деньги. Сбрешешь что-нибудь. Мы поедем, а ты придумай пока, - Гаолян протянул фонарь.
– Да пошел ты, - унтер отшатнулся, попятился.
Гаолян подождал, пока перепуганный каптенармус повернется и выстрелил ему в затылок.
Из темноты выступил Андрей-Лев с браунингом в руке:
– Опять, а, Кондратьич?
– Да разве я хотел?
– Гаолян сплюнул.
– Один за грудки ухватить норовит, другой вообще продажный, того и гляди шум поднимет. Ладно, заведемся или как?
Яростно дергал рукоять стартера Гаолян, во тьме слышались встревоженные голоса - не особо прытко, но просыпались остатки Воздухоплавательной школы. Наконец, мотор взревел, боевик поспешно заковылял к кабине.
– Сейчас нам дадут, - пробормотал Андрей-Лев, пригибаясь к баранке.
– Рули!
– Гаолян вскинул себя на сиденье.
...Вслед стреляли, но жиденько. Грузовик неуклюже зацепил полосатый столб у ворот, в кузове загремели гробы. Гаолян с ужасом подумал о бомбах, но "Рено" уже выправился, катил по дороге ровно.
– Сейчас они за аппарат и телефонировать
– Мы быстрее доедем, чем сообразят, - пробормотал Гаолян.
Инженер кивнул. Оба понимали, что особо гнать незачем. Вон - двое заспешили, засуетились, теперь лежат, не дышат. Смерть - баба свойская, жаждущим отказывает не часто. Но никакой радости свиданье с ней не доставляет, пусть ты и сам ее каждый день окликаешь.
– Плохо, Филимон Кондратьич, - сказал Андрей-Лев.
– Явно не туда мы заехали. Я не про дорогу.
– Да понятно. Слушай, я до завтра ждать не стану. Все равно в Смольный едем. Найду кого из Центра, спрошу напрямую. К хренам ту конспирацию.
– Верно. Понятно, не в герои мы шли. Но уж совсем чересчур. Еще и газы эти... Черт знает, что о нас подумают.
Гаолян пожал плечами. Какая разница, что о тебе думают? Ты дело делай. Андрей и сам это понимает, просто размазывает эту мыслишку по унылой интеллигентской привычке. Когда у него под Кимрами семью спалили, да еще орали под окнами про "жандармскую честь" и "смерть студентам-бунтовщикам" - дорога молодому инженеру враз определилась. Вовсе контрреволюция спятила, прямо и объяснения тому нет. Отомстить и вырвать контру до корня. А газы... Что газы, под надзором ВРК и газам будет спокойнее. Главное, чтобы не прохудились корпуса бомб по дороге.
– Лева, ты потише езжай.
– Я осторожно. Главное, без резких торможений - тогда перегрузка пойдет на тару...
С нагрузками-перегрузками повезло - огибая заставы и пикеты, "Рено" двигался по вымершим улицам. На Калашниковской показали пропуск, у Охтинского моста грузовик вновь остановили, глянули на гробы, суеверно сплюнули и без задержки пропустили дальше.
У Смольного сияли прожектора, кипела жизнь - тут чуть не застряли, увязнув в колонне красногвардейцев. Вокруг стояли броневики и орудия, пробивались верховые посыльные и самокатчики.
– Будет дело, - с удовольствием заметил Гаолян.
– Да уж.
Показали второй пропуск и спросили, где подвал "номер два". Стоявшие на охране ворот моряки о нумерации подвалов и понятия не имели:
– Тут, братишки, ни коменданта, ни начальника караула. На революционную сознательность опираемся. Если внутрь надо, то пропуска на личность на входе выписывают. А уж про подвалы сами разбирайтесь.
Подвал боевики все же нашли: оказалось несложно, только корпус обогнуть. Здание было огромным, но с этой стороны людей мелькало мало, да и те в основном заблудшие.
– Хорошо хоть ключи нам дали, а то б искали мы с тобой распорядительного человека до морковкиного заговенья, - бурчал Гаолян, отпирая заржавленный замок.
– Тьфу, да тут все завалено.
Желтоватый луч электрического фонарика вырывал из подвальной тьмы какие-то щиты и доски, словно нарочно нагроможденные почти у входа.
– Ничего, у груза нас не так много, пристроим, - сказал Андрей-Лев.
Боевики натянули противогазы и бережно сгрузили опасные ящики. Проходящие красногвардейцы на работавших в темноте никакого внимания не обращали, сверху из-за оконных стекол доносились обрывки каких-то речей и ругань. Кипела революционная жизнь.