Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– И чего? Что в этом непристойного?
– А ты вот подумай, - зловеще посоветовала Катрин.
– Хорошенько вспомни.
– Я "хорошенько" не умею. Я или помню, или не помню.
– Он чем писал?
– Карандашиком. Желтеньким. Да какой с него, с бухого, спрос? Если перо дать, так одних клякс насажает. А шариковых самописок еще не придумали.
– А именно такие желтенькие "кохиноры" с ластиками, значит, придумали?! Нет, карандаши-то были, и с резинками, но таких...
– Ага...
– начала улавливать суть оборотень.
– Не тем, значит, расписался академик?
– Ну,
– Что стоило взять за галстук и расспросить? Ведь наверняка что-то знает Алексей Иванович. Мелькнуло же у меня что-то в голове, да отвлеклась.
– У нее "мелькнуло", а дуры мы, значит, обе?! Нет, я с себя ответственность решительно снимаю. Как существо иной цивилизации и мироощущения, я не обязана знать временный привязки образчиков канцелярщины. Не морщись, уладим с переговорами, живо к писателю метнемся - наверняка еще не проспался твой карандашевладелец.
– И куда мы к нему метнемся?
– Строго на Пушкинскую, - снисходительно ухмыльнулась Лоуд.
– Я же сама дважды адрес извозчику повторяла, - никуда не денется, ухватишь сочинителя за галстук или что там сподручнее. Но сначала переговоры. Собирайся, собирайся. Враг не дремлет, не дадим революцию загадить!
– Мне кажется, у них, у провокаторов, не так много сил, - сказала Катрин, затягивая тяжелый ремень с оружием.
– Что, еще меньше, чем у нас?
– удивилась оборотень.
– Слушай, Светлоледя, ты зачем так утягиваешься? Ремень короткий или намек что не завтракала? И вообще, у тебя детей полный замок, а ты все талией фасонишь. Нескромно. Вот у меня талия может еще потоньше, но я же не выставляюсь.
– У палок талий не бывает. Нервничаешь, что ли? Говори что вдруг за колебания?
– Во-первых, да, я нервничаю. А как чуткому образованному существу не нервничать, если революция?! Это у меня всего вторая Октябрьская. Если учитывать, что в тот раз я вообще честной зрительницей шлялась - так вообще первая. Что обязывает! Во-вторых, мы начинаем решительно вмешиваться, и... Я говорила, что не люблю пулеметов? И этих..., снайперов, тоже не люблю. Но догадываюсь, что непременно будет и то, и это, и еще что-нибудь. Ты уверена, что прикроешь мою худенькую, но уязвимую спину?
– Обычно ты мне доверяла, - неподдельно изумилась Катрин.
– Это не вопрос доверия, а вопрос сугубой и глубокой уверенности, - исчерпывающе пояснила оборотень.
– Не в тебе дело, ты-то драться за меня, как за единственный шанс спасти ситуацию, будешь до последнего, тут спору нет. Ладно-ладно, не морщись, моя спасательность не главное, ты и так надежная. Но ведь и я должна сосредоточиться, и твердо знать, что ты не отвлечешься и меня ни с кем не перепутаешь. К тому же, раз мы легализуемся, я должна производить приятное впечатление и запоминаться революционным и контрреволюционным массам без всяких там пропусков и оговорок. Образ нужен. Я повспоминала всякие случаи и прецеденты и пришла к единственно правильному выбору. Но сочла своим долгом посоветоваться с тобой. Я тактичная. Базовый имидж будет вот таким...
Катрин онемела.
– Ну и как?
– спросил образ, совершая изящный пируэт.
– Не пойдет, - сипло выдавила Катрин.
– Во-первых к тебе будут
– Не надо! Поняла, с буквальностью перебор. Не вопи, - л-образ живо посадил себе мушку у угла рта, заодно изменил форму губ.
– Так сейчас даже моднее.
Образ неуловимо изменился, Катрин перевела дух. Перед ней стояла темноволосая женщина среднего роста, не вызывающе-яркая, но чрезвычайно привлекательная. Но уже не Фло. В смысле, и Фло тоже, но уже не чисто она... Тьфу, черт, как же это объяснить?!
– Не волнуйся, я буду варьироваться по обстоятельствам, - заверила нью-Лоуд.
– Возможно, ты будешь эти коррекции улавливать, ну и ничего страшного. Ты психологически стойкая.
– Я категорически против!
– Обсудим это по дороге. Нас ждет Смольный, а потом генерал, а генералы, те ждать не любят.
Шпионки вышли на улицу и неожиданно наткнулись на бодрствующую Лизавету - та стояла в дверях, придерживала у горло пальтишко, с тревогой прислушивалась к стрельбе.
– Екатерина Олеговна, Людочка, вы куда?!
– немедля ужаснулась хозяйка.
– Пальба же кругом. Говорят, немецкие шпионы в городе, всех генералов как уток стреляют.
– Вранье!
– авторитетно заверила оборотень.
– Все наоборот, хозяюшка. Это контрразведка и красногвардейцы австрийских шпионов ловят. К обеду управятся - мне писарь знакомый из интендантства по секрету говорил.
– Дай-то бог, - Лизавета посмотрела на нагруженных дам, на переодевшуюся вдову.
– А вы-то зачем в такую пору...
– Очередь за пенсией занимать, - неубедительно буркнула рослая шпионка.
– Но пообедать непременно зайдем, - бодро пообещала оборотень.
– Как там Нинка, не проснулась на стрельбу?
– Ворочается, но спит, - вздохнула хозяйка.
– Вы все же, осторожнее, бочком там...
– Душевная у нас хозяйка, - похвалила Лоуд, удобнее перехватывая корзину.
– Видит, что ты вся в маузерах, но игнорирует. Вот оно - петербургское воспитание! Но с котярой они недоглядели. Вот как мне в таком пахучем кроссовке революцию корректировать?
– Кроссовка твоего все равно не видно, а иллюзии не пахнут, - сказала Катрин.
– Да и вообще ситуация настолько вонючая, что твоя обувь точно в тему.
Глава одиннадцатая. Переговоры, чайники и иная офисная рутина
Конспиративная квартира на Пушкинской
38 часов до часа Х.
Шамонит снял трубку нервно трезвонящего телефона.
– О, весьма признателен, Петр Петрович, - в голосе Иванова-с-акцентом сегодня было на столько больше акцента, что смысл улавливался с трудом.
– Такой славный денек, а у вас никаких признаков жизни. Неужели все спят?